style="font-size:15px;"> Но за натянутой и деланно беспечной улыбкой скрывались скупые мужские слезы. Они влажной хмарью собирались в уголках его глаз.
– Зачем ты меня обманываешь? – она посмотрела на него с укором. – Если не хочешь сказать мне всю правду, то ты не говори, промолчи.
– Суюм-джан…
Всем своим нутром она чувствовала, что джигит готов ей открыться, но что-то неведомое ей всесильно сдерживает его.
– Не надо, ничего не говори. Я ведь понимаю: кто я такая для тебя, чтобы ты стал поверять меня в свои тайны?
В ожидании Суюм затаила дыхание. Поймет ли он правильно то, что хотела она ему сказать на самом деле или же не вникнет в саму суть…
– Суюм-джан…
– Ты поверь мне, джигит, что я расспрашиваю тебя не из простого любопытства, а потому что всей душой желала бы помочь твоему горю.
– Я тебе верю, ханум. Но моя печаль-тоска касается нас обоих. Я прослышал про то, что Махмед-бек собирается свататься к тебе…
В ту минуту подумала она, что имеет дело с досужими слухами, и не стала придавать им особого значения. Но Ахмед, на их беду, оказался прав. И он даже опрометчиво решился просить у брата руки ее.
Выходит, Ахмед сильно любит ее. И нисколько не сомневается в ее ответном чувстве к себе. Но он, видать, не подозревал о той опасности, которая могла его ожидать. За отчаянную смелость джигит мог запросто лишиться своей бедовой головушки…
– И что ты ему ответил? – Суюм снова напустила на себя гордый и независимый вид. – Ты, надеюсь, не покарал джигита за его дерзость?
– Мне следовало бы проучить наглеца, – эмир недобро усмехнулся, – примерно, чтобы другим наглецам неповадно стало. Наказать, бросить его навечно в темницу или приказать отрубить ему его бесшабашную голову. Но мне, дорогая Суюм, не хотелось бы причинить тебе новую боль. Я лишь сказал ему, что он опоздал и твоя рука уже несвободна.
Из девичьей груди вырвался глубокий вздох. О, Аллах, такого удара она бы не перенесла, но стать женой ненавистного ей правителя Сувара выйдет для нее несчастьем отнюдь не меньшим, а еще более горшим.
– Какие мы все стали заботливыми! – горестно воскликнула она, в отчаянии заламывая изящные руки, повисшие в воздухе немым укором. – Отдав меня Махмед-беку, ты не мог мне сделать еще много больнее.
– Сей союз, – глаза у Юсуфа медленно холодели, обретали твердость металла, – нужен для всего нашего государства.
– Вот в тебе снова заговорил эмир, – Суюм огорченно вздохнула. – С таким тобой невозможно говорить. Ты глохнешь, перестаешь понимать человеческие слова. Я порой теряюсь в догадках: куда подевался столь любимый мною брат? Куда же утащили его злые джины, подменив на бессердечного эмира? Прости меня за мои слова, повелитель Ильхам…
И столько неприкрытой жгучей издевки, перемешанной с горестным изумлением и ярким
