время как его нельзя выразить, а в том именно, что разум допускает лишь собственную, логико-рациональную дедукцию невыразимого (как в апофатической традиции, к примеру). Здесь происходит та же подмена, что в отношении интуиции, когда мы мыслим ее в единстве с дискурсивным мышлением, т.е. полагаем необходимость выражения интуиции на языке логических определений, и тем самым утверждаем ее подчиненность дискурсу, и, следовательно, отрицаем, рационально скрадываем ее самостоятельную (внерациональную) ценность. Ценность невыразимого, как и ценность интуиции, заключается в их непрерывности, т.е. в них самих. Данная «ошибка», ибо, формально, «о чем невозможно говорить, о том следует молчать» (Л. Витгенштейн)3, проистекает вследствие обыденного (обусловленного бытием в мире и, следовательно, необходимого) отождествления ценности и смысла.
– И опять начал учить при море (Мар.4,1).
Иисус «много учит» при море. «Без притчи же не говорил им» (Мар.4,34). Притча – пограничный жанр, в ней символически переосмысляются и разрушаются предвзятые, априорные формы мысли, открывается возможность непроизвольного перехода от обыденно-рационального мышления к мышлению, интуитивно обращенному в переживание, в опыт внутренней жизни: «чему уподобим Царствие Божие? или какою притчею изобразим его?» (Мар.4,30). Любая мысль всегда есть только мысль о чем-то, отношение (интенция к действительности, противостояние). Мышление предметно. Беспредметный смысл – не от разума (не мысль). Разум есть то, что закрывает, скрадывает собой подлинное. Слово убивает; все, что устойчиво, то убивает4. Подлинное, опыт подлинности противится всякого рода слову, формуле, закону, вере, догме. Подлинное в мимолетном жесте, в случайной мимике, в неповторимом поступке, а не в слове, мысли.
Вот почему важно не конкретно-рациональное содержание притч, а то, ради чего они высказываются. И только из обыденной потребности в привычных схемах и стереотипах вырастает интеллигибельное содержание притч, соотнесенное с опытом наивного, рационально сокрытого существования: «о сеятеле», «о зерне горчичном», «о закваске», «о закинутом неводе» и т. д. «Не «вера» отличает христианина. Христианин действует, он отличается иным образом действий. …Не «раскаяние», не «молитва о прощении» суть пути к Богу: одна евангельская практика ведет к Богу, она и есть «Бог»!»5. Поведение перед судьями, преследователями, обвинителями и всякого рода клеветой и насмешкой, поведение на кресте… «Он не сопротивляется, не защищает своего права, он не делает ни шагу, чтобы отвратить от себя самую крайнюю опасность, более того – он вызывает ее…»6. «Вам дано знать тайны Царствия Божия, а тем внешним все бывает в притчах» (Мар.4,11). ««Царство Божье» не есть что-либо, что можно ожидать; …оно не приходит через «тысячу лет» – это есть опыт сердца; оно повсюду, оно нигде…»
Витгенштейн Л. Философские работы. Ч. I. М.: Гнозис, 1994. С.73.
Ницше Ф. Антихрист. Проклятие христианству // Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1990. С. 658.
Там же. С. 659.
Там же. С. 660.
