тем же. Все вокруг отрывистое от усталости. Но все удивительно остро. Я снова обвожу взглядом террасу, ищу красные тряпки-флажки.
В.: Кого ты видишь?
Л.: Слева остановились панки, они всегда останавливаются на ровной площадке сразу возле входа. Им на все насрать, и я, конечно, не подхожу и не здороваюсь, потому что и мне они по это самое. Их девушки все в черном: черные кожанки, черные банданы. Футболки в тон только подчеркивают их панковскую непохожесть. Это какие-то молодые панки, подгнивающие. Девушки еще довольно свеженькие, юноши бодрые и матюгливые. Пьяные в стельку. Дерутся из-за папирос. Билет на самолет и пачка сигарет. Тоска, блин, какая тоска.
Справа и выше стоят олдовые хиппи-ежегодники. Они всегда останавливаются в круге деревьев, натягивают цветастые полотнища и слушают на магнитофон «Jefferson Airplane». Это патриархи Шипота, старые друганы-хипари: поляки, украинцы, русские, словаки. Они заботятся об атмосфере вокруг себя – ретропацифизм. Я приветствую одного, с которым встречаюсь взглядом, поднятой рукой.
В ответ – улыбки и поднятые руки.
Правее, в сторону обрыва, над водопадом, еще одни хиппи, влюбленные в американских индейцев, разбили типи. Из дымового отверстия курится дым. Над всей лужайкой властвует покой и блаженство. И ни одного красного флажка.
Смотрю выше и, соответственно, дальше. Зрение плывет, но я все равно различаю стайки палаток, собранных благодатными гроздьями, к которым так и хочется подойти и рассмотреть, и расспросить, что по чем, да где, да откуда.
Замечаю несколько украинских флагов. Это точно Львов или Тернополь. Как правило, на Шипот приезжают кагалами, и, за небольшим исключением, подтягиваются свой к своему.
Выше и дальше взгляд открывает новые скопления палаток, аж до верхней черточки, откуда начинается лес. Мысленно оцениваю расстояние. По прямой, наверное, чуть меньше километра. Терраса поднимается временами полого, временами стремительно. Как бы ни двигался – медленно или быстро – на подъеме упреваешь.
Не вижу ни одного красного флажка. Мой собственный пока что спрятан в рюкзаке, глубоко под спальником.
Закидываю на спину рюкзак и медленно, шаг за шагом, продолжаю движение наверх.
Останавливаюсь. Украинский флаг, пять натянутых палаток. Дотлевает утренний костер, сбоку лежит перевернутый котелок. Трава кругом порядком вытоптана. Можно предположить, что эти молодые люди приехали одними из первых – числа этак третьего-четвертого. Девушки разнузданного телосложения, в одних трусиках, греются на солнышке. Сейчас – спинами к небу, но я готов подождать.
Снова снимаю рюкзак и падаю на землю.
– Я вам не помешаю? – спрашиваю у девушек не глядя.
Они, так же не глядя, молчат.
Из палатки вылезает бухой в дупель хипарик. Он по-собачьи космат и весь покрыт красными полосками от коматозного лежания в траве. Хайер чувака похож на гнездо птеродактиля. Его руки по локоть покрыты феньками, а на шее болтается стальная пацифика. Его джинсы мятые, пописанные ручкой и мокрые на заднице и ниже. Это значит
