с лишним минут отхожу на несколько шагов, чтобы насладиться этим экзотическим явлением издали: семеро протестующих, как один, сидят клином и созерцают северо-восток. Глаза красные от лозунгов, а на лицах – вселенская печаль.
Я внимательно прошелся вдоль палаток, несколько раз поднимал приветливо открытую ладонь, но так и не нашел ни одного красного флажка.
Над ручейком по обыкновению оседали растаманы. Они разбивали типи, готовили есть «всё для всех» и были отлично сплочены. Чужаков принимали радушно, но на расстоянии, к палаткам не подпускали, разрешая переступать свои пороги только настоящим джа растафарай.
Даже короткое путешествие в те места производило впечатление. Растаманы целыми дням сидели в типи, били в барабаны, гремели маракасами и пели негритянские псалмы. Все как один были набожные и намоленные, но, в отличие от оцепенелых протестантов из Ужгорода, их состояние было подвижным, замешанным на ритме даб.
От беспрерывного моления к Джа между растаманами устанавливалась телепатическая связь, как у тех индейцев из устья Амазонки, которые варили из лиан аяхуаску — «вино душ». Это чувствовалось сразу, как только проникал на их священную территорию за ручейком, которая, отмечу, была настоящим анклавом Эфиопии, спроецированным сюда коллективным подсознательным. За растаманскими песнями слышался рык гепардов и звуки пустыни. Я искал взглядом доказательств Африки и узнавал в местной флоре типичные эндемики экватора.
Я вошел на их землю с открытыми ладонями – ни копья, ни палки, ни камня, – и меня встретили вежливым молчанием. Дреды сидели тесным кругом вокруг выварки с подкипающим супом. Телепатически я ощутил, как они обсуждают между собой, не вознамерился ли я перевернуть им казан с хавкой или развалить типи и продырявить тамтам, а новый натянуть из кожи их ребятишек. Да нет же, более мирного существа, чем я, на Шипоте не сыщешь. Я просто обвел глазами все палатки. Практически перед каждой висел зелено-желто-красный флаг Ямайки. Флагшток украшался в соответствии со вкусом владельца перьями, клыками кабанов, камешками и конечно же растами.
Раста с точки зрения чужеземца выглядит как шнуровка-триколор (традиционная краска) или какое-нибудь другое объединение доступных цветов. Как правило, расту вплетают в волосы, туго обматывая нить сперва вокруг пучка волос, а потом – вокруг плетеной веревочки. Для балласта на кончик расты привязывают камешек с отверстием, кто знает – «куриный бог».
Вообще, растаманы смотрятся на полонине наиболее ярко в плане внешности. Те психо– и географические территории, где их тела пустили roots, должны быть экзотическими с точки зрения осевших и фиксированных туземцев, которым, кроме «файки» и «майки», больше рифм к слову «Ямайка» не дано.
А растаманы – они как львы. Африканские воины саванн, buffalo soldiers, со страшными локонами на головах, с белыми зубами и красными глазами, они просто звереют, когда оказываются на природе. Звереют и кричат: аллилуйя, Джа!
Как пел Африк
