style="font-size:15px;"> – Допустим. А ты что ставишь?
Он подумал немного.
– Хочешь поехать в Америку?
– Конечно! И на Луну слетать. Ты что ставишь?
– Поездку в Америку.
– Чегооо?!
– Я не говорил еще? С недели на неделю ожидается приглашение. Они уже подтвердили, что выслали. Но почта долго…
– Это с чего такое… счастье?
– А вот с того. Есть у нас на кафедре один уникальный дядька. Профессор Сокольников. Большой оригинал. Ездит на восстановленной «Чайке», но не в том дело. Его исследованиями заинтересовались в Америке, пригласили. Но сам он выехать не может – секретность не снята. А вот его ученикам запретить уже не могут. Типа у нас теперь демократия! Понимаешь теперь, сколько желающих было учиться по его программе, работать в его исследовательской группе. Но со всего потока он отобрал и пригласил лишь несколько человек. Потом осталось двое: я и еще один парень с параллельного курса. Остальные отсеялись. Но я могу попросить профессора, чтобы тебя включили в группу сверх квоты. Хаха! Третьим будешь?! Вот такое, как ты выразился, «счастье».
– Ясно! И почему ты думаешь, что меня включат в группу? Я ведь не ученик профессора и никакого отношения не имею. На каком основании?!
– Какая разница, на каком! Не заморачивайся. Раз я говорю, что это возможно, значит, так и есть!
– Ну… я не знаю…
– Не знаешь что? – усмехнулся Серега. – Не знаешь, хочешь ли поехать в Америку, или не знаешь, придет ли Люда?
Несмотря на нашу с Серегой «философскокнижную» дружбу, дух соперничества почти ежеминутно присутствовал между нами, то затухая, то вновь вспыхивая и разжигая далеко не философское стремление к сиюминутному первенству. Соперничество, как ни странно звучит, подталкивало нас друг к другу и даже скрепляло нашу дружбу, однако намечался, как я уже сказал, «барьер». Одна перспектива поездки в Америку чего стоила!
– Ну что, спорим?! – повторил Серега.
– Да! – и мы ударили по рукам.
Вот так и вышло, что мы, сами о том не подозревая, влезли с нашим детским спором в куда как более серьезные игры взрослой жизни.
Вечером я ждал Люду в условленном месте. О чем я думал, стоя в полумраке под акациями? Да ни о чем! В голове переливались приятные солнечнопляжные картинки, а гдето внутри, в середине груди, мягким нежным цветком распускалось волнительное ощущение ожидания. Акации шелестели, словно нашептывая: «Сейчассейчас! Жди!». Прошло минут пятнадцать. Радужноцветочное настроение раскрылось до последнего лепестка и улеглось, уступив место нейтральной уверенности в том, что «Она же обещала, значит, придет!». Прошло еще пятнадцать минут. Уверенность сменилась легким нетерпением, но все равно еще обнадеживающе пульсировало предчувствие встречи. Еще через пятнадцать минут туман, готовя землю к ночи, стал натягивать на нее промозглую изморось, похожую на огромную белую простыню.
Застегнув поплотнее отцовскую брезентовую штормовку со стройотрядовскими нашивками, я присел под акациями. Они уже не шептали, а перешептывались, ехидно
