да что угодно найдет на свалке, притащит в гараж, разберет, разложит по полкам, неделю над ним пошаманит и снова соберет. И оно начинает работать!
Я говорю:» – Дядя Илья, почему ты фирму не откроешь? Деньги заработаешь, иномарку купишь, за границу съездишь. Ведь разрешили!»» – А зачем мне? Я лучше так…»
И бочком, бочком в свой гараж… и дальше там копошится.
А у самого (я же вижу!) в глазах страх.
Так вот моя цель – убить в себе самые мельчайшие ростки этого наследственного, посконного страха!
– И Ницше способствует?
– Да. Когда я читаю, перечитываю, вникаю в текст, то чувствую, как воля моя прямотаки наливается силой. А жизнь смыслом.
– И в чем же он – твой смысл?
– Воспитать, взрастить в себе ницшеанского сверхчеловека!
– Ну а дальше, дальше что? – пытался докопаться я до сути.
– Если совсем кратко, то мне это нужно для того, чтобы не затеряться в толпе себе подобных, а сделать это можно, только перестав быть как все!
– Понятно. Сам до этого дошел?
Серега улыбнулся и вместо ответа протянул мне книгу в оранжевом переплете.
С «Заратустрой» он почти не расставался. Казалось, даже ел и спал с ним. И все же, для меня и тут было допущено исключение.
Смыслы и впрямь были противоречивы, и далеко не со всем из прочитанного я был согласен.
Например известный афоризм о женщинах: «Идешь к женщинам, не забудь плетку». Мне, с детства воспитанному на женских образах, воплощенных в прекрасных античных статуях и фресках Ренессанса, было дико это читать. С другой стороны – «Да будет женщина игрушкой, чистой и изящной, словно драгоценный камень». Это мне нравилось больше, хотя и в корне противоречило «плетке». В самом деле: зачем подходить с плеткой к драгоценности? Но все очевидные противоречия меркли перед идеей сверхчеловека и его воли к власти! Воистину, трудно было юному уму не попасть под обаяние мистических химер, начертанных рукой гениального безумца!
Серега както признался, что иногда (особенно зачитавшись до поздней ночи при хмуром свете лампыкеросинки) он начинает верить в то, что сам Ницше со страниц книги тренирует и закаляет его дух.
Так, по крайней мере, он сказал однажды утром по пути на «пляж».
«Пляжем» в Михалево называлась полоса скошенного луга, вытянувшаяся вдоль водохранилища и вплотную примыкавшая к воде. Особую «пляжность» этому месту придавало не илистое (как в большинстве подмосковных водоемов), а песчаное дно. Чтобы попасть на «пляж», нужно было пройти сквозь густой массив акаций, разросшихся между деревней и водохранилищем.
Мы приходили туда практически каждый день. А еще, как говорил Серега, «для тренировки „физической воли“», бегали по утрам по желтой грунтовой дороге, покрытой трещинами спекшейся на жаре глины. Обычно после весеннего таянья снегов и коротких, бурных
