спокойны.
Не доходя примерно сотни шагов до колесной крепости, чагатаи по команде сотника сделали дымящийся залп. Через мгновение затрещали деревянные борта кибиток, глухо вздрагивали шкуры, которыми были обтянуты верхние каркасы. Ни одна стрела не пропала даром. Монгольские воины, у кого бы на службе они ни находились, стрелять из лука умели как никто в мире.
Полусотня поджигателей не могла остановиться сразу, еще несколько десятков шагов она летела вперед, прежде чем, погасив часть инерции, стала забирать влево, подставляя свои бока под стрелы защищающихся.
Стрелы чагатаев бессильно шипели в мокром дереве и влажных шкурах, стрелы людей Тимура и Хуссейна со свистом ударили в гущу разворачивающихся всадников. Один залп, второй. После второго Тимур скомандовал:
– Стой!
И правильно сделал: чагатаи уже скакали обратно, попасть в них теперь было трудно, а стрелы приходилось беречь.
Первая атака людей услужливого хорезмийского правителя закончилась полным провалом. Десятка полтора всадников и пять-шесть лошадей корчились на холодном песке. Уносящаяся обратно рать потеряла по дороге еще двоих, пытавшихся некоторое время удержаться в седлах.
– Сейчас они будут думать, – сказал Тимур, пристально глядя в сторону противника.
– Думаешь, они не догадаются, что все дело в воде?
– Сначала они подумают, что взяли с собой плохую нефть, и попытаются напасть вторично. Меня волнует то, что они станут делать после второй отбитой атаки.
По команде Мансура из-за кибиток выбрались несколько человек и бросились вытаскивать стрелы из трупов.
Дальше все происходило так, как и предсказывал эмир Тимур. Правда, не одна, а две атаки с целью поджечь повозочную крепость была предпринята людьми Мунке-багатура. Еще до сорока человек из его войска осталось лежать возле круга, созданного сцепленными кибитками.
– Их предводитель плохо думает, – сказал Тимур после третьей атаки, – и за это его войско будет наказано.
Племянник правителя Хорезма был совершенно сбит с толку, как был бы сбит всякий человек, обнаруживший, что дерево не горит. Но не мог же он вернуться к своему трусливому, а стало быть, и мстительному дяде всего лишь с этим открытием. Тому нужны были Тимур и Хуссейн. Желательно живые. В крайнем случае он мог согласиться на их головы.
Мунке-багатур собрал сотников и сообщил им свой план. Он был столь же решителен, сколь и глуп. Было велено атаковать кибитки, оставив лошадей подле них, с одними саблями и копьями врываться внутрь этого проклятого неподжигаемого стана, а там уж видно будет. Никто из сотников, а все это были люди серьезные и бывалые, от этого плана в восторг не пришел, но вместе с тем они знали, что, если приказ не будет выполнен, не поздоровится не одному лишь ханскому племяннику. Позади была гибель верная, впереди – всего лишь сотня издыхающих от голода барласских собак, и пусть их кибитки не горят, их кровь хорошо наточенным железом, надо думать, отворяется.
Чагатаи
