в супротивника. Упал Змей на сыру землю. Вскочил богатырь Змею на белу грудь, хочет порешить его. Тут поганое чудовище взмолилося:
– Молоденький Добрынюшка Никитич! Ты не бей, не казни меня, отпусти живого, невредимого. Мы напишем с тобой записи промеж себя: не драться веки вечные, не ратиться. Не стану я на Русь летать, разорять сёла с присёлками, во полон людей не стану брать. А ты, мой старший брат, не езди в горы Сорочинские, не топчи резвым конём малых змеёнышей.
Молоденький Добрыня, он доверчивый: льстивых речей послушался, отпустил Змея на волю-вольную, на все на четыре стороны, сам скорым-скоро нашёл паробка со своим конём, со снаряжением. После того воротился домой да своей матери низко кланялся:
– Государыня матушка! Благослови меня на ратную[26] службу богатырскую.
Благословила его матушка, и поехал Добрыня в стольный Киев-град. Он приехал на княжеский двор, привязал коня к столбу точёному, ко тому ли кольцу золочёному, сам входил в палаты белокаменные, крест клал по-писаному, а поклоны вёл по-учёному: на все четыре стороны низко кланялся, а князю с княгинею во особицу. Приветливо князь Владимир гостя встречал да расспрашивал:
– Ты откулешний, дородный добрый молодец, чьих родов, из каких городов? И как тебя по имени звать, величать по изотчине[27]?
– Я из славного города Рязани, сын Никиты Романовича и Афимьи Александровны – Добрыня, сын Никитич. Приехал к тебе, князь, на службу ратную.
А в ту пору у князя Владимира столы были раздёрнуты, пировали князья, бояре и русские могучие богатыри. Посадил Владимир-князь Добрыню Никитича за стол на почётное место между Ильёй Муромцем да Алёшей Поповичем, подносил ему чару зелена́ вина, не малую чару – полтора ведра. Принимал Добрыня чару одной рукой, выпивал чару за единый дух.
А князь Владимир между тем по столовой горнице похаживал, пословечно государь выговаривал:
– Ой вы гой еси, русские могучие богатыри, не в радости нынче я живу, во печали. Потерялась моя любимая племянница, молодая Забава Путятична. Гуляла она с мамками, с няньками в зелёном саду, а в ту пору летел над Киевом Змеинище-Горынище, ухватил он Забаву Путятичну, взвился выше лесу стоячего и унёс на горы Сорочинские, во пещеры глубокие змеиные. Нашёлся бы кто из вас, ребятушки: вы, князья подколенные, вы, бояре ближние, и вы, русские могучие богатыри, кто съездил бы на горы Сорочинские, выручил из полона змеиного, вызволил прекрасную Забавушку Путятичну и тем утешил бы меня и княгиню Апраксию!
Все князья да бояре молчком молчат. Бо́льший хоронится за среднего, средний за меньшего, а от меньшего и ответа нет.
Тут и пало на ум Добрыне Никитичу: «А ведь нарушил Змей заповедь: на Русь не летать, во полон людей не брать, коли унёс, полонил Забаву Путятичну».
Вышел из-за стола, поклонился князю Владимиру и сказал таковы слова:
– Солнышко Владимир-князь стольно-киевский, ты накинь на меня эту службищу. Ведь Змей Горыныч меня братом признал
Ра́тную – боевую: в данном случае – военную.
По изо́тчине – по отчеству.
