ведь так? Я сказал, что много раз просил не ставить цветы на инструмент. В комнате пахло паркетной мастикой и апельсинами…
Нет, всё-таки что-то неладное творится со мной в последнее время! Я знаю, это всё жильцы с их странными мыслями, разговорами, снами из перепутанных киносюжетов, сплетен, журнальных историй. Я прогоняю их, но после каждого что-то остаётся, растворяется в воздухе, впитывается в стены – разве я этого не знал? Тогда зачем же мне нужна коллекция в тайнике за обувной полкой? Да, это кино только для меня, в нём всё непредсказуемо, странно и нет ни начала, ни продолжения, только ощущения нескольких разрозненных мгновений. Как запах духов женщины, прошедшей мимо. Он слышится только секунду, а открывает столько тайных дверей, иногда за одной – другая, за ней – ещё, и куда они заведут – неизвестно…
Раньше я не был таким чувствительным. Наверное, всё дело в луне. Мне не хватает её, жду каждый вечер – но видел только холодноватый полукруг на облаках, радуга ночи: олово, медь и патина – бледно-зелёный отсвет.
А между тем с тех пор, как Саша поселилась в этой квартире, прошло полтора месяца. Я вдруг осознал нечто странное – её присутствие мне не мешает.
Меня больше не раздражал запах растворимого кофе по утрам, я привык к пёстрому халату, лежащему днём на спинке дивана, хотя раньше терпеть не мог разбросанных вещей. Вечерами мне нравилось смотреть на освещённый голубоватым светом Сашенькин профиль и отражение монитора в её очках.
Окончив работу, она потягивалась, шевелила в воздухе пальцами, бормоча сквозь зевок: «Мы писали, мы писали – наши пальчики устали», – или, дурачась, пела какое-нибудь «I love you, baby» и уходила на кухню делать себе ужин. Да какой там ужин – чай, бутерброды…
Иногда ночью, когда она спала, я пытался разглядеть её браслет, но всё как-то не удавалось. Зато один раз я провёл кончиками пальцев вдоль её предплечья – от запястья до тёплой впадинки на сгибе локтя. Сашенька отодвинула руку, нахмурилась, и я быстро исчез.
Я научился чувствовать Сашу на расстоянии: угадывал неприятности, всегда ощущал её нервность, уныние или нездоровье. Вечером я садился на подоконник и смотрел вниз. Я представлял, как она выходит из метро, потом едет в автобусе, думает о чём-то, глядя на мокрое стекло. А потом, накинув капюшон и отвернувшись от холодного, сырого ветра, быстро шагает к дому. Тут совсем недалеко – и я замирал, глядя на поворот дороги, вглядывался – ну… Да, вот и она.
Я вспомнил! Именно эта мысль пришла мне в голову, когда полтора месяца назад я впервые услышал её шаги на лестнице – «вот и она». Странно, что я сразу не распознал этот сигнал, не прислушался, не насторожился.
Саша входила, и я затаивался, становился незаметней цветка на обоях. В прихожей шуршал пуховик, шёлкал замок сумки – где-то в одном из её кармашков уже пиликал телефон. «Да», – говорила Саша. Она разувалась и продолжала разговор:
– Я только что вошла… ну конечно, конечно… постараюсь успеть… перезвоню обязательно.
Она
