и такого же размера мини-сауной. Очень тихо – особняк укрыт от автомобильного гула дворами, и в окнах толстенный «триплекс». Не роскошно, но и казенщиной не отдает, а уж от прежнего моего «места жительства» отличается, как телефонная будка от песочницы.
Посредине кабинета стоял накрытый стол. Шурик потер руки:
– Прошу садиться. Начнем с закуски. Возражений нет?
– Есть, – твердо сказал я, – сначала душ.
Шурик поглядел на часы, поморщился:
– Приведете себя в порядок позже. У вас для этого будет время.
– Как скажете…
Шурик ел торопливо и неразборчиво, губ не вытирал и ничего не пил. А я налил себе водочки и с удовольствием выпил сто пятьдесят. Шурик взглядом проводил мою руку с рюмкой и быстро спросил:
– Вы алкоголик?
– Нет, но выпить люблю. К тому же я не пил бог знает сколько времени. Вы можете мне сказать, сколько я просидел в общей сложности?
– Три с половиной года, – Шурик испытующе посмотрел на меня, – даже чуть больше. Оптимальный срок для того, чтобы вас прежнего смогли позабыть.
– Самое время сейчас почувствовать себя человеком-невидимкой, – моментально опьянев, ответил я заплетающимся языком. – В детстве любимым писателем был Уэллс и его роман о невидимке. Я хоть и маленький был, а второе дно у книги быстро увидел. Ладно… Я не в себе, извините. Так что с моей женой? За три с половиной года что-нибудь выяснили?
Шурик отодвинул от себя пустую тарелку, вытащил из кармана пачку сигарет и молча, через стол, бросил ее мне, словно кость голодному псу. Хотя чего я хочу? Зэк и дознаватель, он прикармливает меня, ему нужно узнать что-то, вот и задабривает: прекрасный обед, сигареты… Ну и черт с ним, пусть прикармливает. Я не курил тысячу дней, мне снились кольца табачного дыма. Я с жадностью схватил пачку…
– Жену вашу вчера нашли мертвой.
Равнодушие – сильное чувство? Оно вообще может быть каким-то, кроме «просто» равнодушия? У меня внутри стало совсем пусто, так пусто, что пустота эта, словно угарный газ, заполнила все полости в пещерке души.
– Где?
– В Лондоне.
– В парке, ночью? Громила в черной толстовке?
Шурика покинуло хладнокровие, и он изумленно уставился на меня. При этом в уголках рта у него выступила неприятная белая «накипь», словно Шурик превратился в закусившего удила коня:
– Кто вам?! Откуда?!
– Долго объяснять, а главное, мне вам сказать нечего. Просто пришло в голову. Только что.
– Намекаете на внутренний голос или что-то в этом роде?
– Да нет никакого голоса. Я не знаю, откуда мне это известно. Просто вы рассказали про Ольгу, а я открыл рот и вдруг сказал про громилу.
Шурик наконец воспользовался салфеткой, скомкал ее. Кусок оранжевой бумаги торчал из крепко сжатого кулака, словно парус или знамя над крепостью. Мой визави, видимо, что-то
