– любыми доступными путями. Надо, конечно, получить разрешение нашего командования. Всё же мы – не банда, а подразделение в составе вооружённых сил Верховного Совета.
– Какого именно командования? – допытывался Кондрат.
– Руцкого[11] или хотя бы Ачалова[12], – чётко ответил Озирский. – Тогда мы свободны.
– А ты? – Леонид Ерохин, как и Брагин, бывший рижский омоновец, снял берет и вытер им лицо. В коридоре было очень жарко – огонь с верхних этажей спускался вниз.
– А я ещё подумаю, – прищурился Андрей. – Остаться здесь – стопроцентная смерть или арест с неясными последствиями. Побег с поля боя – трусость. В то же время, бессмысленная кончина меня тоже не прельщает. Мы ведь уйдём не для того, чтобы отсиживаться по углам. Глядишь, и какое-нибудь дело найдётся. Не так здесь много по-настоящему боеспособных ребят, чтобы глупо жертвовать ими… – Озирский, уже по своей инициативе, опять включил рацию.
«Я сам – офицер! – донеслось оттуда. – Мы все давали присягу на верность Родине и Конституции. Кого вы защищаете?…»
– Там же по тыще гринов[13] за выстрел! – с болью сказал Ерохин. – Какая им присяга? Зачем воздух сотрясать? Об одном жалею – нельзя пристрелить хоть одного такого иуду! – Он сидел на полу, обхватив руками колени. Потом поднял голову: – Андрей, это не трусость… Надо уходить. Мы ещё на воле повоюем. Что здесь без толку пропадать? Вдруг где-то живыми пригодимся? Ну, отступим, допустим. Так не всё время же наступать!
– Да мы третий год отступаем! – Озирский с силой выдохнул дым. – Пора бы уже в контратаку переходить, да всё не получается. И ясно, почему. Мало нас, мужики, хотя народу в брюках много. В том числе и в форменных. Да и большинство народа нас бандитами считает, а не тех, кто закон нарушил. Им так по телевизору сказали…
«Офицеры, не стреляйте против собственного народа. Нам не дают вынести раненых, спасти женщин и детей, которые погибают. Я прошу вас прекратить огонь…»
– Это уже не офицеры, а паханы, – просипел Брагин. – Да и с теми, скорее всего, можно договориться…
– Итак, ребята, мне нужна полная свобода действий, – продолжал Озирский. – Те, кто не входит в нашу группу, пусть распоряжаются своей судьбой сами. Впрочем, гнать их мы тоже не будем, но в таком случае потребуем безоговорочного подчинения. Кстати, Лёня, ты прав, – Озирский взглянул на Ерохина. – Такие, как мы, на улице не валяются. И жизнь сегодняшним днём не кончается – надо думать о будущем.
– Слушай, Андрей, Ксюху надо найти! – вспомнил Брагин. – И Октябрину Михайловну тоже. Я их в столовой видел, на двенадцатом этаже…
– Когда? – нахмурился Андрей, который начисто забыл о буфетчице и её дочке-горничной.
– Час назад примерно. Они там хлеб резали. Ребятам подносят, которые на позициях. Если будем уходить, надо и их забрать обязательно. Детишки ведь дома ждут, одни! – на глазах всегда брутального Романа выступили слёзы.
– Тогда
РУЦКОЙ – Руцкой Александр Владимирович (1947). Военный лётчик, «афганец». Герой Советского Союза, генерал-майор. Избран вице-президентом России в тандеме с Б. Н. Ельциным (июнь 1991 года). С 1992 года перешёл в оппозицию, не поддержав политику «шоковой терапии» Гайдара. В сентябре 1993 года, после отрешения Ельцина от власти Съездом народных депутатов вступил в должность Президента. После падения Дома Советов арестован. Амнистирован на стадии следствия постановление Государственной думы РФ в феврале 1994 года.
АЧАЛОВ – Ачалов Владислав Андреевич (1945), генерал-полковник, министр обороны в правительстве Руцкого. Арестован после подавления восстания в Москве. Амнистирован постановлением Государственной Думы вместе с остальными участниками событий 23 февраля 1994 года.
ГРИНЫ – доллары (жарг.)
