говорила, что это бывает, когда я смотрю на тебя, – лениво ответил Марат.
– Когда ты смотришь на меня, мне хочется лечь и раздвинуть ноги, – уточнила девушка, – а так, мне просто хочется лечь рядом.
Мужчина не ответил, молча повернулся на бок, заставив Веронику проделать то же.
– Обними меня властной рукой, – попросила девушка.
Марат обнял ее левой рукой и невольно залез ей под рубашку, прижав ладонь к ее голому животу.
Через некоторое время Вероника сказала:
– Не могу, когда ты дышишь мне в затылок.
– Когда же вы накуритесь? – спросил Марат.
– Никогда, – вздрагивая всем телом, ответила девушка.
– Молчать, золотая рота – приказал Марат, но рука его уже начала движение, надавливая на живот, к низу, к жестким волосам.
– Поцелуй меня – попросила Вероника.
– У тебя губы накрашены.
– А я вытру.
Марат стал расстегивать пуговицы ее вельветовых брюк.
– Только закрой мне рот, – попросила девушка, вздрагивая все сильнее, – я буду кричать, Галя услышит.
– Может лучше убить тебя?
– Да, убей меня.
Галины рассказы произвели на Шилова впечатление. Отправившись за дровами, он взял на всякий случай ружье. Александр повесил его за спину и если бы не санки, которые он тащил за собой, то его можно было принять за биатлониста. Ружье ружьем, но в лес Шилов углубляться не стал, побродил по предлесью, нашел сухую ель, достал топорик из-за пояса, начав с верхушки, стал обрубать ее, и укладывать дрова поперек санок. Вскоре ему стало жарко, он расстегнул тулуп, снял ружье, проверив предохранитель, прислонил его к дереву. Начав с ленцой, Шилов вскоре вошел во вкус, стал рубить с оттяжкой, с уханьем. Несмотря на мороз, Шилов вспотел; вогнал топор в корневище, выпрямился, вытер лицо и огляделся вокруг. В пылу рубки, он забыл про волков и теперь особенно внимательно смотрел на все чернеющее, на снегу. Поднял взгляд на небо. Солнце затянуло дымкой облаков, и начинал сыпаться мельчайший снежок. Лишившись солнечного света, заснеженные деревья приобрели некоторую грусть, но Шилову она не передалась, ибо движения было вдоволь. Кроме того, Шилов сделал любопытный вывод – никакая тоска, не властна над человеком, находящемся в движении. «Видимо, – развивал свою мысль Шилов, – печаль обратно пропорциональна движению, ибо печаль рождает – мысль о смерти, поскольку согласно Сократу, вечно лишь то, что находится в движении, значит, движение исключает смерть и соответственно печаль». Сформулировав сию мысль, Шилов почувствовал гордость за человечество – в своем лице. Лелея эту философскую формулу, Шилов закрепил дрова своим ремнем, взял в руку ружье и отправился к дому, из трубы которого во всю валил дым.
Сделав несколько шагов, Шилов остановился, ему вдруг почудился чей-то крик. Несколько минут он напряженно вслушивался, но звук не повторился и Шилов вновь впрягся в санный ремень, сказав себе: «Но, кобыла».
Возле самого дома, он увидел давешнюю ворону; во всяком случае,
