А только славяне, причём русские и белорусы. Даже украинцев было мало, пару десятков. Их называли «первый хохол первого взвода», «второй хохол третьего взвода». Моим приятелем стал Витька Чибирак, первый хохол третьего взвода лейтенанта Бадуна. Хороший, толковый парень из Владимира-Волынского. Что это была за часть – не скажу. Но мы называли это «бронекопытными» войсками. По сути так и было.
Когда мы вернулись в роту, «дедушки» хищно и пристально рассматривали нас, пытались найти первую слабинку, пытаясь найти повод для издевательств. Нас называли «салагами», «салабонами» или «духами». Едва мы улеглись спать «Абара!» (это значит «Тревога!») и все солдаты двух младших призывов построились на линолеуме «по форме раз» – это значит в кальсонах и сапогах, на голове каска, сзади вещмешок с котелком, в руках оружие – щетки, тряпки, зисы, швабры и вёдра. «Салаги» строем пошли на несение ночной службы по уборке казармы, туалетов и умывальников. Особо провинившиеся драили очки – унитазы, остальные мыли по ночам всё оставшееся. Спать шли по разрешению «дедов». Сержанты, особенно младших призывов, боялись дедов и не препятствовали издевательствам. Офицерам младшим было выгодно, что деды всё держали в порядке, а старшие боролись с дедовщиной по мере возможностей, но ничего не помогало. Не надо было брать в армию бывших малолетних уголовников, которые перенесли это зло из тюрьмы в армию.
Не думайте, что все деды были такими. Большинство, причем подавляющее, были хорошими, простыми парнями. Они не участвовали в диких фантазиях по воспитанию духов, но не обращали на это внимания. Им самим когда-то досталось от других. Издевались над молодыми трусливые и подлые подонки, которые сами пережили такое, а теперь отыгрывались на других за свою грязную душонку. Я понял это и знал как встретить «друзей». Я услышал голос «А этот чаго ляжыць?». В следующую секунду последовал удар сапогом по кровати. Так, что я подлетел вверх. С доброй улыбкой на лице я встал и треснул урода по лысой башке трубой от спинки с кровати. Ножки разъехались, дёрнулась головка и дембель сел на пол. Оттянув мясистое ухо, я прокричал ему: «Понимаешь, сука, я очень хочу спать!». Думаю, что бедняга обосрался от неожиданности. На следующую ночь меня даже не поднимали, хотя я был готов ко всему. Они стали считать меня полностью контуженным «профессором». Но ночью уже боялись, а гадили исподтишка. Пусть лучше так.
Но самый отвратительный из всех был сержант Игорь Тимченко. Оборзевший, жирный, с отвислыми щёками, жирным затылком он был совершенно не похож на других сержантов, сильных стройных и подтянутых.
С утра он выставлял бесцветные глаза на какого-нибудь духа и все знали, кто будет жертвой на день. Любил, ублюдок, бить в пятку сапогом в строю, когда никто не видит. Крал деньги и вещи у солдат, а посылки у молодых забирал, забивался в угол и жрал с хрустом пока не вспотеет. Этого козла
