облик. А отсюда делался вывод о том, что в результате работы пенитенциарных учреждений, наблюдательных и распределительных комиссий могут изменяться не только условия, в которых осуществляется приговор, но и назначенный судом срок и даже мера социальной защиты. Следовательно, приговоры носили «относительно неопределенный характер» и подвергались корректировке в системе исправительно-трудовых учреждений.
В теоретических работах того времени очень своеобразно ставился вопрос о классовом подходе к личности преступника. Так, один из ответственных работников Наркомата юстиции писал: «…наша „прогрессивная система“ носит определенно классовый характер… Советское государство не может ставить в одинаковые условия, с одной стороны, категорию трудящихся и неимущих, совершивших преступления по несознательности, а с другой стороны, наших классовых врагов, совершивших преступления в силу классовых привычек, взглядов и интересов. Однако классовая политика производится по отношению к классу в целом, и наше пенитенциарное законодательство не заинтересовано в том, чтобы ущемить данного, конкретного «буржуа» в силу одной лишь формальной принадлежности к враждебному нам классу»[68].
Однако теоретические изыскания ученых из Наркомата юстиции плохо соотносились с практической деятельностью ВЧК, официальный орган которой писал в 1918 г.: «…пора, пока не поздно, не на словах, а на деле провести беспощадный, стройно организованный массовый террор (курсив мой. – А. С). Принеся смерть тысячам праздных белоручек, непримиримых врагов социалистической России, мы спасем миллионы трудящихся, мы спасем социалистическую революцию…»[69].
Исследования российских юристов, занимавшихся вопросами тоталитарного режима в стране, были посвящены в основном его характерным чертам и особенностям в 30—40-е гг. Период же с 1917-го по 1920-й г., как справедливо отмечает профессор А. В. Бакунин, оставался вне поля зрения большинства ученых. Более того, появилось много публикаций, в которых первое десятилетие советской власти изображалось как время формирования демократического и правового государства в противовес сталинскому режиму произвола и беззакония[70].
Такая ситуация в советской исторической науке на рубеже 90-х гг. может быть вполне объяснима тем, что большинство архивных материалов и нормативных источников за эти годы были засекречены. А многие обществоведы, не знакомые с западноевропейскими исследованиями, будучи убежденными марксистами, пытались объяснить сталинизм отступлением от ленинских норм социалистической жизни.
И лишь исследования, проведенные российскими учеными в начале 90-х гг., дали возможность по-новому взглянуть на проблему репрессивных учреждений советской России, в том числе на пенитенциарную систему страны. Формирование последней происходило в довольно сложных условиях, но всегда под неусыпным наблюдением высших
Там же. С. 288.
Еженедельник ЧК. 1918. № 1. С. 6.
