и не такое видели, да, Павел Николаевич? Много чего припомнить можете?
– Всякое случалось.
– Вот и я о том же. Так что не будем, Павел Николаевич, друг дружку корить.
– Корить не будем, – согласился Пафнутьев. – А вещи своими именами назовем.
– Это вы о чем? – насторожился Зайцев.
– Да все о том же, как ты выражаешься. Убийство назовем убийством, зверство – зверством. И так далее.
– И никакой поблажки? Ни малейшего снисхождения?
– А за какие такие заслуги тебе снисхождение положено? За то, что за эти десять лет ты никого не убил? Медаль тебе за это? Премию? Путевки в город Париж? Да? Света в ваших юных трепетных руках минут пять помирала. А ее мать – все эти десять лет. С утра до вечера. Каждый божий день. Все, нет больше у меня для тебя слов. Катись в камеру. Там уж тебя заждались.
– Насиловать будут?
– Зачем мне об этом думать? Разбирайтесь сами. Моя власть только в этом вот кабинете. Здесь тебя никто не обижает? Вот и хорошо. Будь здоров, дорогой. Главное, не кашляй.
Пафнутьев молча наблюдал, как конвоиры выводили Зайцева из кабинета. Тот задержался в дверях, хотел, видимо, еще что-то сказать, но нет, так ничего и не добавил.
Пафнутьев промолчал.
А утром следующего дня Павла вызвал к себе прокурор – Алексей Федорович со странной фамилией Простоватый. Человек он был неторопливый, немногословный, с небольшим животиком, голос никогда не повышал, ни за какие промашки своих подчиненных не отчитывал. Ногами опять же не топал, по столу кулаками не стучал, мог только иногда осуждающе протянуть вполголоса: «Ну, ты даешь, мил человек! Это ж додуматься надо. И что мне теперь с тобой делать?»
«Повышать», – отвечал провинившийся, понимая, что скромная шутка в этом вот прокурорском кабинете вполне позволительна.
«Да, видимо, придется повышать, – соглашался Алексей Федорович. – Только чуть попозже, ладно? Не в этом году».
– Присаживайся, Павел Николаевич, – пригласил прокурор Пафнутьева. – Разговор есть. Как жизнь-то протекает?
– Такое ощущение, Алексей Федорович, что она не столько протекает, сколько вытекает.
– Как из дырявого ведра? – с усмешкой полюбопытствовал прокурор.
– Примерно так, да.
– Это хорошо. – Такими словами прокурор обычно заканчивал небольшую разминку перед разговором важным, серьезным, тягостным.
– А что плохо?
– Есть и плохое. Оно всегда найдется. Согласен, Павел Николаевич?
– Мне ли этого не знать, – ответил Пафнутьев, маясь от неопределенности.
Он никак не мог сообразить, зачем его вызвал прокурор, на что намекает, куда клонит.
– Как твои убивцы? Заговорили? Дали признательные показания? Раскаялись, повинились в содеянном?
– А знаете, Алексей Федорович, как ни трудно в это поверить, но ведь действительно заговорили! Дали признательные
