законодательству в большинстве своем признавался гражданским правонарушением (вероятно, в связи с этим и санкция, например ст. 136 Уложения, предусматривала наказание «пеней, что государь укажет»).
Г. Г. Тельберг полагал, что грабеж, о котором говорится в ст. 20 Уложения, отличается двумя признаками: «а) множественностью участников и б) противоправительственным характером»[238]. Однако сам же при этом утверждал, что «ни грабеж, ни убийство, как результат скопа и заговора, не существенны для состава этого преступления. Они могут входить в намерения действующих лиц, могут быть случайными и непредвиденными эпизодами в развитии массовых беспорядков, но могут и совсем отсутствовать. Если бы эти результаты представлялись законодателю существенными для преступления, описанного в ст. 20 и 21, то ему пришлось в особом постановлении предусмотреть наказуемость таких случаев скопа и заговора, которые не осложняются ни убийством, ни грабежом. Однако уложение этого не делает; значит, результаты скопа и заговора представляются ему безразличными или, вернее, несущественными, и для бытия преступления достаточно, чтобы “многие люди скопом и заговором прихаживали” на царское величество или на государевых думных и приказных людей»[239].
Нападение на думных и близких к государю людей Г. К. Котошихин объяснял целью деяний – «учинить в государстве смуту для грабежу домов и животов»[240]. Вероятно, это наиболее обоснованный подход к истолкованию воли законодателя, признавшего анализируемое деяние опасным государственным преступлением и предусмотревшего за его совершение суровое наказание. Однако нельзя сбрасывать со счетов и мотив деяния. По сути, преступления, предусмотренные ст. 20 и 21 Уложения, совершаются в связи с деятельностью тех лиц, против которых осуществляется «прихаживание скопом и заговором». «Прихаживание» становится незаконным именно из-за цели, которая, например, в ст. 22 Уложения характеризуется словами: «приходить для воровства»[241]. Этой цели в Уложении противопоставляется другая цель – «прихаживание для челобитья». Именно по этому признаку в ст. 20–22 Уложения дается отличие преступления («прихаживания для воровства», т. е. для совершения любых враждебных действий) от непреступного деяния, которое выражается в том, что к воеводе обращаются не «скопом или заговором», а группой в несколько человек для ходатайства о чем-либо.
Кроме того, указанное действие («прихаживание») совершается незаконно; последнее обстоятельство характеризуется словом «самовольством», что тогда означало любое действие, совершенное вопреки имеющемуся официальному запрету (например, «указу великого государя противным не быть и самовольством не жить»).
Отличие посягательства на жизнь и здоровье государя заключается в содержании умысла виновных. При совершении деяния, предусмотренного ст. 1 Уложения, деяние непосредственно посягает на жизнь или здоровье представителя высшей государственной
Там же. С. 125–126.
Надо иметь в виду, что слово «вор» происходит от слова «вьрати»; в XVII в. оно означало лгун, обманщик, мошенник (см.: Краткий этимологический словарь русского языка. М., 1971. С. 92).
