мала, чтобы здесь потеряться. Тем более, у нас есть общие знакомые.
Габриэль смотрел мне в глаза неотрывно.
– Я – директор одного из музеев. Приглашаю Вас, у нас прекрасные экспонаты сейчас выставляются. Я даже покажу Вам особые, которые лежат в запасниках, и никто их не видит.
– Неужели?
Я улыбнулась, а он назвал адрес музея.
– Непременно приду, – улыбнулась я еще раз.
– Я буду рад.
Габриэль смотрел на меня и улыбался, ожидая, когда Фабио Моро отойдет в сторону. Тот понял взгляд Габриэля и поспешил отойти к другому столику.
– Твой знакомый давно управляет музеем? – спросила я, провожая Фабио Моро взглядом.
– Прилично, хотя это не самое любимое его занятие, – ответил Габриэль.
– Он тоже художник?
– Здесь это неизбежно, – улыбнулся Габриэль. – Хотя и это ему особой радости не доставляет.
– У него такие же планы на жизнь, как и у тебя?
– Ты про деньги? – Габриэль блистал улыбкой. – Не совсем. Он больше падок на статус. Фабио— сноб, – пояснил он.– Хочет иметь высокое положение в Венеции.
– А сейчас он его не имеет?
– Нет. К тому же он завидует Леонардо, – ответил Габриэль, и после паузы прибавил, – жутко.
– Чему завидовать? Он одинок, живописью особо не занимается. Выставлялся за всю жизнь три раза.
– Ты драматизируешь, – искренне удивившись моим словам, произнес Габриэль.
– ?
– Леонардо и без выставок имеет успех со своими картинами. И выставлялся только потому, что его об этом просто умаляли. Представляешь сколько меда для самолюбия? К тому же, здесь он действительно признанный гений-современник, у него есть авторитет, влиятельные знакомые, его слушают и всегда приглашают для обсуждения важных проблем города. Здесь есть чему завидовать.
Я смотрела вперед себя и слушала.
– Единственное, что действительно удручает, – это то, что он постоянно в депрессии и мало склонен к светской жизни. Но для художника это хорошо: трагизм заставляет лучше творить.
– Знаешь, что он сейчас рисует?
– Нет, а ты? – ответил Габриэль.
– И да, и нет, – хитро произнесла я.
– Это как? – удивился собеседник.
– Я картины не видела, Леонардо постоянно ее прячет, но Ванда подсказала, с чем может быть связан его творческий подъем.
– С чем?
– С кем, – поправила я себя.
– И с кем же? – Габриэль с любопытством уставился на меня.
– Слышал о семействе, которое недавно приехало в Венецию? Печатали в газете, – щелкнула я пальцем, – статья была о представлении в Ла Фениче. Главное – женщина, такая красивая, с темными волосами… – пальцы поиграли возле моих локонов.
– Нет, честно… – хмурился он, соображая, – не помню. Не обратил внимания.
