стен и постучал в ворота, но привратница была ленивой, жестокосердной женщиной – уж больно хлопотно в этакую стужу показалось ей идти вниз отпирать все замки и запоры. Поэтому она сердито крикнула старику, чтобы тот убирался и искал себе ночлег в другом месте. Однако странник был до того истощен и так сильно продрог, что не мог и шагу ступить; он снова и снова просил впустить его, жалобно стенал, плакал, но тщетно: ни настоятельницу, ни всех других монахинь не тронули его страдания. И только одна-единственная послушница, которая не дала еще монашеского обета, прониклась жалостью к несчастному старику и умоляла сестер впустить его в обитель, но монахини только посмеялись над ней, поглумились над ее добрыми чувствами и оставили старика наедине с непогодой.
Меж тем ненастье разыгралось пуще прежнего. Тогда убогий странник коснулся стены своим посохом, и в то же мгновение жестокосердная обитель провалилась в бездну. Дым и пламя вырвались из ужасной пропасти, которая затем заполнилась водой. К утру буря утихла, а на том месте, где прежде сверкал в солнечных лучах золотой крест на высокой монастырской звоннице, теперь простиралась водная гладь озера.
Добросердечная послушница, которая пожалела старика, искренне, всей душою, любила одного из самых благородных рыцарей тех краев. Оттого-то обитель и стала ее темницей. Однако не раз ночною порой рыцарь тайком пробирался через лес к уединенному монастырю. И в то время, когда все вокруг было объято сном, влюбленные беседовали через решетку кельи и частенько расставались уже на рассвете.
По обыкновению, пришел он и в ту ненастную ночь. Но как затрепетало его сердце от боли и тревоги, когда он не увидел обители на прежнем месте, а лишь услышал, как ревет и клокочет вода, укрытая густыми клубами дыма. Ломая руки, он рыдал и так громко выкрикивал любимое имя, что голос его, несмотря на бурю, разносился далеко вокруг.
– Всего лишь раз, один-единственный раз, – тоскливо твердил он, – приди в мои объятия!
Вдруг из бездны, над которой пенилось бурное озеро, раздался голос:
– Будь завтра, в одиннадцать часов ночи, на этом самом месте! Ты увидишь на поверхности воды алую, как кровь, шелковую нить, потяни ее к себе!
Голос умолк. В горькой тоске и печали воротился рыцарь домой, не ведая, что уготовано ему судьбой. Однако в назначенный час он снова пришел к озеру и сделал все, как велел ему голос.
Дрожащей рукой схватил он алую, как кровь, нить, потянул за нее – и перед ним предстала его возлюбленная.
– Неисповедимый рок, – молвила она, – который вверг меня, ни в чем неповинную, в бездну вместе с виноватыми, позволил мне каждую ночь, с одиннадцати до двенадцати, беседовать с тобою; преступать же этот час мне никак нельзя – иначе ты больше никогда меня не увидишь. И никто другой, кроме тебя, не должен меня видеть, иначе незримая рука перережет нить моей жизни.
Долго, очень долго продолжались ночные свидания на берегу озера, и всякий
