с тех самых пор, как прошлой весной арестовали Лимонова, и в их московский бункер вместе с ОМОНом для производства обыска вломилась целая рать следователей и «оперов». И тогда, и сейчас ему казалось, что судьба организации, а также и его личная судьба, которую он давно уже не отделял от партийной, считая её общей, единой для всех, висит на волоске. Тут уж пан – или пропал.
Евгений Сергеевич верил, что партийцы смогут вытянуть выборы – на зубах, на жилах, но вытянуть. У их кандидата есть то, чего нет ни у кого из остальных – энергичные, самоотверженные люди, готовые пахать и пахать. В этом, и только в этом, заключается их сила, их надежда, их шанс. Даже у явного фаворита Басова, несмотря на все его деньги и связи, нет ничего подобного. Евгений Сергеевич даже усмехнулся, попробовав вообразить функционера КПРФ, целыми днями расклеивающего на морозе листовки или часами стоящего на пикетах в зимнюю стужу. Да кто ещё, кроме его партийцев, способен вот так, по зову сердца, съехаться в чужой город на неустроенную «вписку»,[4] чтобы работать без продыху, питаться консервами и «дошираками», неделями спать на полу, в тесноте, кутаясь в замурзанные спальники?!
Да, партийцы готовились бороться за свободу того, кому искренне верили. Кто непостижимым, на первый взгляд, образом соединил вместе их судьбы – такие разные, непохожие друг на друга…
Ни им, ни даже самому Лимонову не нужен был депутатский мандат сам по себе – они шли в политику не ради карьеры или денег. Они всегда были радикалами, бунтарями, крайними из крайних. Иные воспринимали их как законченных отщепенцев. Несколько лет назад они выходили на Охотный ряд, где шёл какой-то скучный и полудохлый митинг, неся на алом транспаранте эпатажный, режущий глаз лозунг: «Долой и правительство, и Думу!». Пенсионеры, старушки, понурые седоватые мужики, все эти завсегдатаи оппозиционных акций, отворачивались тогда от них с возмущением, негодовали, осуждали…
Евгений Сергеевич бросил окурок в урну, резким движением отворил дверь и вошёл внутрь.
В помещавшейся на первом этаже канцелярии ему пришлось довольно долго объяснять, кто он такой и зачем хочет видеть Зюганова.
– Геннадий Андреевич сейчас никого не принимает, у него важное совещание, – бесстрастно отвечали секретари.
Тогда он сослался на думского депутата Вениаминова и сообщил, что договорённость о встрече имеется, что Зюганов в курсе визита и обещал принять.
После недолго колебания его всё же пропустили на второй этаж, туда, где располагались рабочие апартаменты руководителя Коммунистической партии. Поднимаясь по мраморной лестнице, идя по сверкающему, устланному ковром коридору, Евгений Сергеевич отметил, что обстановка в штаб-квартире КПРФ, пожалуй, мало чем уступает Госдуме.
Секретарша в приёмной встретила его настороженным, малоприветливым взглядом.
– Здравствуйте, я к Геннадию Андреевичу! По поводу думских выборов, – он попытался смягчить её доброжелательной,
Вписка – жаргонное обозначение съёмной квартиры, принятое в среде неформальной молодёжи.
