Хенли – это тот человек, которого сожгли, – пояснила Энтони Фенелла.
– Только не начинай плеваться ядом, который источает твой отец Бенедикт, – пригрозил Сильвестр.
– Я ничего не начинаю, – ответил Энтони. – Просто хотел дать простой совет: спрячь этих детей от дождя.
Сильвестр поглядел на луку седла.
– Я просто взял их, – признался он. – Ни мой отец, ни тетушка понятия не имеют об этом.
– Это неважно! – воскликнула Фенелла. – Ты поступил совершенно верно, и твои отец с тетушкой будут считать точно так же.
– Ты, как обычно, золото, – улыбнулся ей Сильвестр. – Вы оба пойдете со мной, правда? Иначе, если я пойду один, сердце уйдет в пятки и я струшу.
– У меня вообще нет сердца, которое могло бы уйти в пятки, – ответил Энтони. – К тому же мне нужно к отцу Бенедикту.
– Ничего тебе не нужно! – отрубил Сильвестр. – Кроме того, чтобы быть с нами. – Когда Энтони попытался было скрыться, он схватил его за шиворот и притянул к себе. – Сейчас ты пойдешь с нами. Никаких отговорок. Поскольку тебя у нас не было, мы с Фенеллой попытались тебя придумать, но, если быть до конца честными, успехом затея не увенчалась.
Энтони был ниже и худее, чем Сильвестр, но не калека и не слабак. Он мог бы вырваться.
– Может быть, ты отпустишь меня? – мягко произнес он. – Или собираешься задушить своего друга?
– Я еще не решил, – ответил Сильвестр. – В любом случае я не собираюсь позволить тебе сбежать к этой ищейке, священнику. Уж лучше задушу тебя.
– Ты шантажист, Сильвестр.
– А ты мой пленник. – Слегка подтолкнув его, Сильвестр выпустил Энтони, и молодые люди втроем, как в детстве, когда они играли на верфи, направились в Саттон-холл.
9
Замок был просто загляденье, просто чудо после бесконечной скуки. С тех пор как двор переехал в Гринвич для подготовки к празднованию Рождества, Джеральдина каждое утро бегала к турнирной площадке, где работники сооружали из балок и парусины нечто похожее на крепость времен расцвета эпохи рыцарства. Роскошный муляж с красными и золотыми знаменами и правдоподобно воссозданным подъемным мостом нужен был для турнирной игры, которая должна была проходить начиная с пятого из двенадцати праздничных дней. Пятнадцать молодых придворных попросили короля позволить провести новомодный дивертисмент, и король охотно согласился.
Он сам потребовал от вившихся вокруг него людей вывести празднование в этом году на новый уровень. В укромных уголках двора поговаривали, что король, который когда-то был так свеж и бодр, устал: устал ждать сына, который все не рождался, устал от одних и тех же развлечений, от знакомых лиц и, в первую очередь, от своей невзрачной королевы, которая, судя по всему, опережала его в старении, словно лошадь, убегающая прочь вместе с повозкой.
Джеральдина почти сочувствовала королеве Екатерине. То, что Господу было
