чтобы даже приблизиться не могли, но…
– Успокойся! – Проводник уже поднялся с земли и попытался обнять ее. – Ты приблизилась. Ты смогла, и твой отец рад тебе!
Из ближайшей крытой тесом избы вышел седой как лунь старец с полиэтиленовым, не порожним ведерком в руке.
– Окропить ли водичкой бесноватую? – спокойно поинтересовался он.
– Окропи, отец Иероним!
Но Проводник уже забрал у старца ведро. Нина смотрела, как он умывает лицо и руки. От насельников Новой Обители Проводник отличался лишь босым лицом да игривой вязаной шапочкой, совсем не похожей на монашескую скуфейку. Нина старалась не смотреть на отца. Обвинить его? Ударить? Выдернуть кольцо из гранаты и бросить в него?
– Отойдем-ка в сторонку, – предложил Ной.
Он не взял Нину за руку, подобно Проводнику. Он просто шел рядом до тех пор, пока храмовые купола и избы-кельи не скрылись за деревами. Оба молчали.
– Какой хороший лес, – произнесла Нина для порядка.
– Я не враг тебе.
– Я привезла с собой оружие, но Москва разоружила меня. Наверное, я тебя простила.
– Ты хотела убить долгоживущего монаха, который в незапамятные времена был твоим отцом, – продолжил он. – Ты не боишься законного возмездия, не боишься называть людям имя, полученное при крещении. Чего же ты боишься, Нина?
– Божьего гнева, – тихо отозвалась она. – Его боюсь и потому…
Она снова украдкой глянула в темные глаза Ноя.
– …и потому выбросишь свое оружие?
– Да.
– Давай сделаем это вместе.
Внезапным и ловким движением умелого бойца он вырвал гранату из ее рук, выдернул кольцо. Повинуясь непререкаемому инстинкту, Нина крикнула:
– Ложись!
Она уже уткнулась носом во влажную листву, когда в отдалении хлопнул взрыв.
– Ну вот, – где-то совсем рядом проговорил Ной. – Никто не пострадал, и я доволен. Не утратил сноровки.
Нина приподняла голову. Он лежал рядом на боку. Игривая улыбка выглядывала из его бороды. Нина сделала попытку обнять его, но Ной отстранился.
– Пока за рубежами Империи под остывающей золой тлеют уголья, ваше место за чертой оседлости, в приграничной полосе. Но если пламя поднимется в рост, если станет горячо, я приду и стану рядом. America must die! – эти последние слова Ной произнес с такой интонацией, что Нине снова почудилось – перед ней Бегун. Только вот борода у бравого вояки слишком уж длинна, да и одежа неприемлема для боевой обстановки.
А Ной опамятовал, смутился. Щеки его залились по-юношески ярким румянцем стыда. Он поднялся на ноги.
– Ой, не хватает мне еще смирения, Нина, – спрятав взгляд, проговорил он. – Многогрешен я, родная. Ты не думай…
– Я о другом, отче, – прервала его дочь. – Скажу тебе прямо. Кто бы что ни говорил, Бегун точно твой сын. В этом можешь не сомневаться.
Они долго гуляли
