отстраниться.
– Извини, подруга, – пробормотала она. – Но до сих пор я обнималась только с мамой и с парнями.
– Спасибо, что нашла моего пса! – Губы девушки пахли ягодами. Она осыпала Нину сладкими поцелуями.
– Ой, что ты кусаешься! – вскричала москвичка.
– Я предупредила, что целуюсь только с парнями. Не поняла?
Наконец-то хозяйка Гранита удосужилась рассмотреть ее. Все подверглось ревизии: и лицо, и прическа, и солдатский рюкзак были критически соотнесены с элегантностью платья. Не осталось незамеченным и отсутствие чулок. Сообразительная оказалась девица.
– Так ты долгоживущая! – Глаза девчонки округлились. – Небось воевала!
– Небось, авось… – хмуро отозвалась Нина.
Ах, какие серьги болтались в ушах девчонки. Когда-то у нее, у Нины, были не хуже. Серебро и бронза, тонкое плетение, бирюза и кораллы – крупные, яркие. Она взяла серьги в бою. Сняла с одной из жен убитого иблиссита. Потом долго носила, они дарили ей удачу. Но в трудные времена, на неприступных кручах Афганистана, Нина вынуждена была обменять свое богатство на половину туши барашка. Бегуна ранило тогда. Ему требовалась хорошая пища. Бирюза и кораллы помогли поднять брата на ноги.
– Ты долгоживущая? – не отставала девчонка.
– Да! – рявкнула Нина и, отбросив последний стыд, утерла сопливый нос рукавом.
– Ты воевала…
– Да! Во всех войнах. И в Сирии, и в Ираке, и в Афганистане. И в Европе.
Нина дерзко уставилась девчонке в лицо, ожидая узреть или страх, или жалость, или то и другое разом. Но та смотрела на нее, позабыв прикрыть широко раскрытый рот ладошкой. Ах, как смешно ворочался в нем розовый язычок. Вот бы Бегуна сюда! Уж он бы не растерялся, обслюнявил бы и затискал ее всю. Так бы пошла до дома, мятая и счастливая, к мамочке на досмотр. Нина оглядела девчонку с изящно причесанной макушки до самых туфель. Так и есть, все в порядке, все очень красиво и уместно. Но серьги замечательней всего.
– Европа, Сирия, – повторяла девчонка, как зачарованная. – А Украина?
– Я там родилась. Родители воевали там.
– Твои родители?
– Долгоживущие. Мать – за чертой оседлости. Отец принял монашество в Новой Обители. Я воспользовалась правом. Еду его навестить.
– А потом? – Ясные очи девицы сияли восторгом. – Потом снова воевать? Куда? С кем? С иблисситами? В Европу? А может, в Америку?
– Если надо, если прикажут, мы и в Америку готовы. America must die – вот девиз моих братьев. Это и мой девиз.
– И мой, – эхом отозвалась девица. – А сколько же тебе лет?
– Семнадцать, – Нина шмыгнула носом. – Вернее, было семнадцать в момент принятия вакцины.
– И мне! Я хочу, как ты!
– За черту оседлости?
– Ходить с ножом и рюкзаком. Все мочь и никого не бояться.
– А я хочу носить красивые
