перетрухали. Один незамедлительно пустился наутек, но был остановлен угодившим в середину спины булыжником. Справиться с двумя оставшимися не составило труда. Их Нина не стала жалеть, тем более, что современные хирурги отменно хорошо умеют сращивать лицевые и реберные кости.
Полицейские спустились с небес, подобно архангелам возмездия. Только вместо огненных мечей у них в руках были инструменты обездвиживания. Их было трое, во главе с основательным кряжистым офицером. Он-то и набросил свой китель на плечи обнаженной Нины и лишь потом зафиксировал ее изображение на приемо-передающем устройстве. Двое других в это время осматривали место драки. Нина же с интересом рассматривала их мобиль. Сверкающее огнями, задорно подвывающее средство передвижения зависло в полуметре над землей, наглухо перекрыв своим продолговатым телом переулок.
– Надень! – полицейский протягивал ей цветной шелковый лоскут. – Это твое же платье? Прикройся, солдат!
– Долгоживущая? Воспользовалась правом?
– Хотела Россию посмотреть. Москву.
– Ну и как тебе Россия?
– Я довольна. Вот только…
– Не надо было так уж их, – вмешался второй полицейский. – Они просто хулиганы. Не совсем враги. Выпороть бы их стоило, но так уж…
– Гуманист? – Глаза Нины недобро сверкнули. – Меня учили по-другому. Если кто-то грозит тебе, сделай ему то, чем грозит, потому что сам он именно этого и боится. Сделай первым, и тогда другие побоятся грозить. Они мне угрожали. Я сделала, что должно. Это правильно.
Из дверей особняка выпросталась крошечная старушка.
– Я все видела! – издали крикнула она. – Мужики напали первыми. И на кого! На калеку! Вот паразиты! Поделом же!
Обойдя место драки следом за полицейскими, старушка изменила свою точку зрения на противоположную.
– Но это же несправедливо! – возмутилась жительница особняка. – Они только сказали, а ты, милочка, сделала! Так жестоко!
– Я предпочитаю быть не справедливой, а жестокой, – отозвалась Нина. Она уже скинула с плеч полицейский китель и вертела в руках платье – впотьмах трудно разобрать, где лицо, а где изнанка. – Что смотришь, старая? Хороши на мне узоры?
Старуха напуганным, шныряющим взглядом смотрела на ее грудь, кусала тонкие губы, сопела, но ругаться боялась.
– Это след от осколка, – Нина указала на левую сторону груди. – Левая грудь оторвана начисто. Я плохо помню конец операции в Сирии. Очень больно было, и если б не вакцина да не отвага моих братьев – мне не выжить. В правую грудь было проникающее ранение. Доктора предлагали сделать пластику и что-то сохранить. Но зачем? Так для ровного счета оставила как есть.
Нина сверлила и гвоздила старуху глазами.
– Зачем же ты сняла платье? – наконец произнесла та.
– Ногу долго лечили, – продолжала Нина, словно не расслышав вопроса старой москвички. – Шрам длинный и глубокий. Видишь?
