как на самом деле тяжело жить с моей способностью, и у меня в глазах защипало – просились наружу слезы благодарности и облегчения. Я их, разумеется, сдержала – правда, пришлось отвернуться и часто заморгать, чего Тим, конечно, не мог не заметить. Его ладонь накрыла мою руку, и он вдруг очень буднично произнес:
– Слушай, я тут подумал, а не хочешь ко мне переехать?
И никаких тебе «давай поговорим», «у меня к тебе серьезное предложение», а главное – никаких уточнений вроде «только, сама понимаешь, мы просто друзья». Его слова были естественны, как воздух. Как он сам.
Я открыла рот, чтобы произнести жутчайшее клише: «Ты действительно этого хочешь?» – и тут же закрыла его. Мне ли не знать, что он действительно этого хотел. Здесь было неуместно и бесполезно переспрашивать, уточнять, а тем более выражать недоумение, удивление и тому подобные эмоции, которых во мне на самом деле не было.
– Устал один платить за квартиру? – усмехнулась я.
– И это тоже, – не стал скрывать Тим.
– Смотри, если бы ты мне сейчас соврал…
– Да я уж понял, с тобой играть опасно.
Мне понравилось, как быстро мы перевели в шутку то, что еще минуту назад стало всеобъемлющим откровением, которое могло бы окрасить в трагически-темные тона нашу встречу. Тим умел быстро переключаться, отбрасывать негатив, как змеиную кожу, но при этом не быть поверхностным ни в чувствах, ни в суждениях.
…он сказал «переехать». Переехать к нему.
Легко догадаться, что я давно мечтала уйти из дома. В четырнадцать лет даже попыталась, но, ясное дело, быстро вернулась. Однако мысль о том, чтобы «смотать удочки», меня не оставила и трансформировалось чуть ли не в навязчивую идею. Надежный и разумный способ был один: дождаться выпускного класса и попытаться поступить в иногородний институт. Несколько лет вдали от Яши (и от мамы, но что ж поделаешь) в этом случае были мне обеспечены. А там уже я должна была стать взрослой и полностью самостоятельной и, даже вернувшись в родной город, жить отдельно – может, со своей собственной семьей. В пятнадцать всегда кажется, что в двадцать один-двадцать два ты будешь совсем другим человеком с совсем другой жизнью и другими взглядами на мир.
Выдающихся успехов в учебе я никогда не делала, однако видела себя студенткой МГУ – в самом крайнем случае, другого московского вуза. Все потому, что я была с первого взгляда и с не свойственной мне обычно пылкостью влюблена в столицу. Но все пошло не так, как я планировала: подав документы на бюджетное отделение сразу нескольких столичных институтов, я везде провалилась. Платное обучение исключалось – мои подработки не позволили накопить столько денег, а разорение матери и отчима (на тот момент главным образом матери) не только было бы некрасивым поступком, но и лишило бы всех чар мою обретенную свободу. Свобода от семьи, за которую приходится дорого платить этой самой семье – как-то противоестественно.
В последние
