после того, как бросил пить, но сколько разочарований он мог вынести?
Анна надавила на переносицу. Ей хотелось быть счастливой женщиной, которая может обрести и любовь, и сокровища, но на улице был февраль, листья с деревьев облетели, а отец хотел вернуться в Мехико, где умерла ее мать, и, возможно, собирался тоже покинуть этот мир именно там. Он любил ее, но полагал, что изучение мексиканского искусства – его высшая цель и призвание, и, вероятно, так оно и было. Анне, слишком взрослой, чтобы играть ребенка, который хочет внимания, было сложно спорить с этим чувством внутренней пустоты.
– Что ты там делаешь? – позвал отец.
– Готовлю тебе обед. – Ей пришла в голову еще одна мысль. – А не находил ли этот твиггер какую-нибудь урну или что-нибудь еще кроме маски? Или там была только она?
– Мне ничего не известно об урне. Думаю, осколки уже могли откопать до него.
Анна нарезала тонкими ломтиками бекон и бросила его на раскаленную сковороду. Тяжелый запах свинины ударил в нос. Он был до боли знаком ей, и оттого душа Анны наполнилась печалью и ностальгией. Каждое воскресенье они с Дэвидом жарили себе бекон, а потом занимались любовью и читали газеты в свете разгоравшегося утреннего солнца.
Она протерла полки на кухне отца влажной губкой. Бледно-серое небо за окном пересекали три вороны. Предзнаменование смерти. На полке лежала буханка белого хлеба. Еще одна дурная примета. Все, что угодно, могло быть предзнаменованием смерти, если думать о ней достаточно долго. Конец срока годности. Морозильная камера. Метла. Совок. Мусор, подлежащий вторичной переработке.
Только пластмасса жила вечно. Пластмасса – счастливый материал.
Когда бекон стал хрустящим, она сделала сэндвич, положила рядом с ним мелкую морковь, гарнир из овощей, богатый витаминами, и поставила тарелку на тахту у ног отца.
– Забудь о Мексике, – сказала Анна, избегая встречаться с ним взглядом. – Посмертная маска – это всего лишь очередная ложь.
И, прежде чем он успел что-либо возразить, она ушла, сославшись на то, что ей пора бежать. И сбежала. С урной, дневником и конвертом.
5
Садовник
Была почти полночь, когда Хьюго опустился на колени у своей клумбы с георгинами, думая о девушке из магазина канцтоваров. По двору кружили светлячки. Как загадочные предупреждения. По всей долине будто взрывались фейерверки, но звука не было – только вспышки света. Собаки выли от тоски. Каждый клубень, который он посадил в эту почву, был ею. Снова и снова он накрывал ее круглые бедра почвой и похлопывал их своей садовой лопаткой, чтобы она оставалась, росла, цвела и раскрывалась перед ним, как делала это каждый день.
Легко было любить двух женщин одновременно, но оставить одну ради другой – невозможно.
Они с Соледад вместе построили свою жизнь. Выросли. Каждый предмет в их доме имел свою историю. Они варили бобы в специальной кастрюле, задергивали занавески, чтобы заняться любовью. Мыли ноги в ведре, смеясь
