шло. Лес порубили и лежнёвки стали никому не нужны. Так и лежат они, забытые, по вырубкам и по молодым березнякам, зарастая травой и кустарником, постепенно рассыпаясь и уходя в таёжную землю. Зато по весне, возвращаясь с глухариного тока, можно было загрузить свой рюкзак молодыми, ядрёными строчками, которые любят расти на подгнивших остатках деревянной дороги. Тогда в лагере в обед пахло жареными грибами, что было особенно приятно на фоне тающего вокруг весеннего снега.
На осенней охоте я тоже любил ходить по старым лежнёвкам. Они не спеша вели меня через дремучие заросли к самым заветным тетеревиным токам и кормовым местам. При этом относительная высота дороги позволяла хорошо видеть взлетевшую птицу, а бесшумность ходьбы по брёвнам давала возможность подбираться к дичи почти вплотную.
И сейчас я не спеша шёл по полусгнившей деревянной дороге, время от времени посвистывая голосом петушка, останавливаясь на какое-то время в «перспективных» для рябчика местах. Вот и сейчас впереди открылась небольшая уютная полянка. Очень хорошая полянка. Здесь от основной дорожки вправо уходила короткая ветка, почти не видимая в зарослях рябины и каких-то кустарников. Место хорошее и явно «рябушиное».
Я не спеша присел на крайнее бревно помоста, спустив ноги на мох, и начал посвистывать манком: «Ти-и-и-и-ииии, ти-и-и-и-ииии,… ти-ти-ти…!» или, как мы придумали с ребятами вариант: «А-а-а-а-аааа…ты-ы-ы-ыыыы…кто такой?!». После нескольких «куплетов» я, наконец, услышал ответную, неуверенную пока трель рябчика. Птица пряталась в кустах напротив меня. «Так! Хорошо! Поединок начинается…», – подумал я. Сейчас главное не спешить, не вспугнуть петушка своей излишней агрессивностью. Но рябчик ещё раз ответил мне и смолк. Наступила тишина!..
Прошло минут двадцать – я сидел неподвижно, манил, пробовал даже манить самочкой – всё было напрасно! Рябчик не отвечал. Не было слышно и мягких звуков его перепархивания. Эти звуки, будучи признаком возбуждения птицы, верно выдают её присутствие в лесу. Тишина была вокруг, но всё равно – меня не покидало чувство близкого присутствия птицы. Сейчас надо быть особенно осторожным – рябчик боится резких движений. Он спокоен, когда охотник передвигается плавно, мягко, когда руки его движутся согласно движениям клонящихся под ветром веткам дерева, когда присутствие человека в лесу не выбивается из общего лесного хоровода.
Хотя, конечно, бывают исключения. Я до сих пор с улыбкой вспоминаю, как сидели мы с другом в лодке под лесным берегом озера и ловили окуней. Мы громко разговаривали, обмениваясь впечатлениями и обсуждая пойманных «матросиков». Вдруг совсем рядом в лесу запел петушок, я тут же потянулся к манку, висящему на шее. Пересвистывались мы с ним несколько минут, после чего рябчик с шумом вырвался из ельника и устроился в ветвях сухой, корявой сосны, стоящей на берегу в десятке метров от нас. Он нагло красовался перед нами и расхаживал по длинной, голой ветке – словно знал,
