становится совершено очевидным, что, как современным интервенциям, так и аналогичным операциям XIX – начала XX веков были свойственны одни и те же черты.
Во-первых, опыт исследования интервенций на данном хронологическом отрезке доказывает, что, иностранное военное вмешательство часто было направлено не только на подавление насилия на конкретной территории, но и на инспирирование там социально-политических изменений. К числу таковых можно причислить получение автономии или независимости отдельными регионами страны, подвергшейся интервенции (если ожесточенная борьба за независимость была причиной вмешательства), демилитаризацию, принятие новых законов и подзаконных актов, изменение формы государственного устройства (от демократии до военной диктатуры) и т. д.
К примеру, в результате военного вмешательства России, Франции и Англии, независимость от Османской Империи в 1830 году получила Греция, причем участники этой интервенции называли своей задачей содействие «спасительному делу умиротворения» и отказывались от попыток добиться «увеличения своих владений», «исключительного влияния» и «преимущества в торговле для своих подданных»147. В 1878 году благодаря интервенции России независимость приобрели Сербия и Румыния. А в 1860—1861 годах имело место французское военное вмешательство в Сирии для защиты местных христиан от притеснения со стороны мусульман, что привело к частичной трансформации сирийской системы государственного управления (была принята Конституция, вводившая на части территории страны должность правителя, избираемого из христиан148). Характерно, что такие операции проводятся до сих пор, хотя и тогда и теперь они вызывают мощную критику, ведь «чтобы политическая свобода пустила корни у известного народа, она должна быть упрочена собственными усилиями граждан, а не принесена на иностранных штыках»149.
Во-вторых, несмотря на замечание историка Дж. Броунли о том, что в указанный период интервенции «происходили в политических целях, далеких от идей гуманизма»150, использование морально-этических аргументов при проведении таких операций было практически повсеместным. Политические деятели Нового времени неоднократно апеллировали к необходимости вооруженными методами отстаивать общечеловеческие ценности, охранять порядок и стабильность. Это обстоятельство во многом связано с тем, что легитимность интервенции, как операции, не носящей характер войны, как в прошлом, так и в настоящее время, строится в основном на общественной поддержке151. И если в современном мире общественные деятели часто выражают недовольство по поводу несоответствия официальных и фактических задач интервенций152, то для политиков прошлого военная агрессия выступала средством воплощения конструктивных функций конфликта, о которых на рубеже XIX—XX
См.: Мартенс Ф. Ф. Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россией с иностранными державами. Том 11. СПб, 1895. С. 355—362.
Орешкин Р. В. «Гуманитарная интервенция» в общей внешней политике и политике безопасности Европейского Союза в 90-е гг. XX века: Дисс. … канд. истор. наук. Волгоград, 2005. С. 29—30.
Камаровский Л. А. Начало невмешательства. М., 1874. С. 62.
Brownlie J. International Law and the Use of Force by States. Oxford, 1963. P. 339.
Hillen J. American Military Intervention: A User’s Guide. // The Backgrounder. 1996. May 2.
Thakur R., Banerjee D. India: democratic, Poor, Internationalist. // Democratic Accountability and the Use of Force in International Law. Cambridge: Cambridge University Press, 2003. P. 204.; Шумилов М. М. Несостоятельность теории и практики однополярного мира. // Научные труды Северо-Западной академии государственной службы. 2010. Том 1. №1. С. 295; Ши Иньхун, Шень Чжисюн. После Косово: морально-правовые ограничения гуманитарной интервенции. // Нравственные ограничения войны: Проблемы и примеры. М.: Гардарики, 2002. С. 326—328.
