хотя Фелисин и не понимала почему. Даже думать о побеге было абсурдно. Вокруг рудника простиралась безжизненная пустыня, в которой питьевой воды не было на несколько дней пути в любом направлении. Рабы, которые смогли выбраться за стену, а затем ускользнуть от патрулей на Жучьей дороге, окружавшей копи, оставили свои кости в красных песках пустыни. Забраться так далеко удавалось немногим, и на широкой стене башни в Ржавом уклоне стальные шипы напоказ выставляли свидетельства их неудачи. Недели не проходило, чтобы башня не украсилась телом новой жертвы. Чаще всего беглецы умирали на первый день, но некоторые мучились дольше.
Вымощенная истёртыми камнями Рабочая дорога тянулась между таверной Булы справа и чередой борделей слева, а затем выходила на Крысиную площадь. Посреди круглой площади стояла выложенная из отёсанного известняка, шестиугольная башня Саварка. Из всех рабов внутри трёхэтажного строения бывал только Бенет.
Двенадцать тысяч рабов жили в Черепке, огромном руднике в тридцати лигах к северу от единственного на острове города и порта Досин-Пали. Кроме них и трёх сотен стражников тут поселились и местные: проститутки в борделях, служанки в таверне Булы и в игорных домах, работники, связавшие судьбу с малазанскими войсками, торговцы, наполнявшие Крысиную площадь в День отдыха, а также разношёрстное воинство изгнанников, бездомных и обездоленных, которые выбрали для жизни рудник, а не гнилостные переулки Досин-Пали.
– Рагу будет холодное, – проворчал Бенет, когда они подошли к таверне Булы.
Фелисин вытерла пот со лба.
– Хоть что-то холодное.
– Это ты ещё не привыкла к жаре. Через месяц-другой будешь дрожать по ночам, как и все остальные.
– По вечерам ещё чувствуется дневной зной. Мне холодно в полночь и предутренние часы, Бенет.
– Перебирайся ко мне, девочка. Я тебя согрею.
Бенет был готов погрузиться в один из своих неожиданных приступов дурного настроения. Фелисин ничего не сказала, понадеявшись, что он на время оставит эту тему.
– Думай хорошенько, от чего отказываешься, – прорычал Бенет.
– Була меня возьмёт к себе в постель, – сказала она. – Можешь посмотреть, а то даже присоединиться. Она нам наверняка разогреет еду. Даже вторую порцию даст.
– Она тебе в матери годится, – буркнул Бенет.
«А ты – в отцы». Но она уже услышала, как изменилось его дыхание.
– Она круглая, и мягкая, и тёплая, Бенет. Подумай.
Фелисин знала, что он подумает, и разговор о переезде не возобновится. По крайней мере, сегодня. Геборик ошибается. Бессмысленно думать про завтра. Только про следующий час, и следующий, и ещё. Выживай, Фелисин, и живи хорошо, если получится. Однажды ты окажешься лицом к лицу со своей сестрой, и тогда даже океана крови из её жил не хватит, придётся удовлетвориться просто всем их содержимым. Выживай, девочка, вот и всё. Борись за каждый час…
Фелисин взяла Бенета за руку,
