без тебя, мне плохо без тебя…
– Не смей ничего говорить! – Анна подняла на него полные ненависти глаза.
Ненависти, или ему так казалось…
– Аня… Ну когда-то же должно это прекратиться…
– Прекратиться что?
– Почему тебе здесь не становится лучше? Может быть, стоит попробовать вернуться и жить дома, и там…
– Ты не понимаешь, что говоришь. На другом языке разговариваешь. Я тебе сказала: в моей жизни есть Бог и… и этот сад. Все.
– Что ты делала зимой, Аня? – вздохнул Антон. – В саду…
– Снег чистила и молилась. И делала все, что нужно. Хлеб пекла, убиралась, компьютерные программы писала…
– Компьютерные программы?
– Да, – пожала плечами Анна. – Для вышивок на облачениях. Что тут такого необычного?
– Ты вся такая… – Антон пытался подобрать слова. – Неспокойная, Аня.
– Какая есть, – резко ответила Анна и отвернулась, чтобы уйти.
– Так и уйдешь?
– А что ты еще хотел?
– Аня… Но ведь я же вообще ни в чем не виноват.
– Бог рассудит, кто в чем виноват, Антон. Прощай. Не надо бередить душу, не надо сюда ездить. Живите как можете. Благослови вас Бог.
– И на том спасибо, Анюта, – вздохнул Антон, глядя, как жена широкими твердыми шагами, упрямо наклонив голову, пошла внутрь здания, уверенная, что он не последует за ней и не станет дальше бередить, раздражать, спрашивать, упрекать ее, одинокую, несчастную, которая, судя по всему, никакого покоя и мира в монастыре не нашла. Говорить об этом с настоятельницей он не стал и не будет впредь. Аня же не душевно больная, состояние которой нужно обсуждать с врачом…
Антон с Никой уехали, не стали купаться в озере, фотографировать монастырь, хотя вид со стороны озера был прекрасный, они оба, переглянувшись, убрали телефоны. Не до фотосессий им было. Антон не знал, как говорить с Никой. Как с ребенком, для которого мама всегда права? Или как с взрослым человеком – обсуждать тяжелое душевное состояние ее матери? Имеет ли он на это право? Все равно Ника еще не выросла. Ей пока нужна мать как опора, а не как родственница, за которой требуется уход и к которой нужно относиться осторожно, чтобы случайно не задеть, не растревожить… Правда, Аня не хочет, чтобы к ней хоть как-то относились. Она хочет быть одна. Не знать, что у нее есть дочь, муж, семья. Она в этом не виновата, виновата боль в ее душе. Как рану иногда требуется перевязать, чтобы она не соприкасалась с внешним миром. И там, под перевязкой, постепенно зарубцовываются поврежденные ткани, срастается даже кость. Только у Анечки, сильной, веселой, энергичной, почему-то ничего не срастается и не зарубцовывается.
Антон вспомнил, как увидел Анну первый раз. Он всегда знал, что когда встретит свою девушку, он поймет это сразу. И так и было. Анна шла с лыжами, в желтой куртке, белой шапочке, стройная, ловкая, румяная, что-то, смеясь, говорила своим двум подругам. Посмотрела на Антона – мельком, но задержалась взглядом
