замедлила шаг. Ей это совершенно не нужно. Ей не нужны никакие впечатления, отвлекающие от спокойного, изо дня в день, абсолютно бесстрастного существования. Да, она больше не плачет, только если Артем ночью уходит, и она снова и снова переживает расставание с ним. Но днем она не плачет, у нее перед глазами больше не стоит отпевание, сами похороны, она думала, что не пройдет никогда, нет, прошло, больше не вспоминается. Но ей не нужно ничего, что бы могло нарушить ее установившийся более или менее внутренний покой. Поэтому она и со своими родными не общается. Ника ей пишет, писала, по крайней мере, целый год, и после приезда прошлым летом что-то писала, но она просила матушку Елену не давать ей этих писем. Матушка легко согласилась, ведь Анна сказала, что пишет ей дочь брата. И та не стала разбираться, правда ли это.
Зачем Анне Никины письма? Тепла никакого у нее к Нике нет, знать о ней она ничего не хочет. Возможно, Анна ее когда-то простит, надо простить, но забыть она не сможет. Она кратко ей ответила на одно из первых писем: «Я постараюсь о тебе молиться. Живите без меня».
Сейчас Анна молча взглянула на мальчика. Светловолосый, с выгоревшими бровями, ресницами, сероглазый. Его уже отмыли здесь, переодели, нашли что-то не по росту, но чистое, завернули рукава.
– Ты не умеешь разговаривать? – спросил мальчик. – У нас бабушка тоже не умела разговаривать. Заболела и не умела поэтому. А ты слышишь что-то? А! А! – Мальчик громко крикнул, активно махая обеими руками.
Анна покачала головой и прошла мимо. Вот это да. Вот это веселье сейчас начнется у них. А если еще будет целый приют вот таких… Что ж, она попросится перевести ее в другой монастырь. Переводят – неохотно, но переводят.
Не сможет она спокойно молиться Богу, своему Богу, тому, который ее слышит, в отличие от людей, Богу, который привел ее сюда, в это отрешенное от жизни место, никак не сможет, если вокруг будет гомон и гвалт детских голосов.
Главное, чтобы при переводе снова не стали придирчиво интересоваться ее личной жизнью. Очень нехорошо обманывать настоятельницу, духовника, но иначе бы ее не взяли в монастырь. Разводиться с Антоном она не стала – не выдержала бы предварительного этапа, суда – ведь из-за Ники, еще несовершеннолетней, просто так бы их не развели. Поэтому она, прекрасно понимая, что замужнюю и с ребенком ее никто в монастырь не возьмет, пришла к знакомому священнику, про приход которого она снимала небольшой сюжет, объяснила, в чем дело. Тот, сам не монах, долго качал головой, сердился на нее, поначалу пытался отговаривать, но Анна очень попросила, и как-то отец Иннокентий ее услышал. Может быть, потому что сам когда-то ушел от вполне благополучной мирской жизни в церковь, получил духовное образование, но монахом не стал. Он помог ей подыскать монастырь в глуши, жизнь в котором еще не была налажена, монахинь было не очень много, шла медленная реставрация, и написал сопроводительное письмо для настоятельницы. Мать Елена тогда тоже долго разговаривала с Анной, сильно сомневаясь в ее серьезных
