нас, шептали они.
Не дождетесь, сказала она и, нырнув, ухватилась за длинные плети водорослей.
Она пробыла под водой так долго, как только смогла, перемещаясь вдоль дна, и вынырнула на последнем дыхании уже напротив причального камня. Вылезла на берег и плотно закуталась в плащ. Затем оглянулась на лодочный сарай.
Ты ведь не можешь разговаривать, сказала она ему.
Не могу, согласился сарай.
Вот и ладно, сказала она и пошла обратно к фургону.
На душе было тоскливо и тошно.
После полудня затарахтел мотор ботика, который вместе с отливом двигался в сторону песчаной косы, предохранявшей бухту от напастей и нежелательных визитов со стороны моря. На косе маячили останки «Избавления» – так назывался рыбацкий баркас ее старого друга Канди. Каждый раз при отливе баркас заваливался на левый борт, демонстрируя рваную рану в днище, от которой он так и не смог оправиться. А в пик прилива корма уходила под воду, как и половина надписи на борту, из-за чего неосведомленный зритель мог подумать, что судно называется «Избавь».
За песчаной отмелью просматривалась акватория Кэррик-Роудс[7] с широкими полосами солнечных бликов, рассекающими серое водное пространство. Со стороны прибрежной луговины донеслось эхо выстрела. Дивния заглушила мотор и прислушалась. За выстрелом последовал отдаленный собачий лай. Стая чаек взлетела навстречу низкому белому солнцу, отбрасывая на бухту россыпь стремительных, едва уловимых взглядом теней. Она направила подзорную трубу на чаек, надеясь уловить в их поведении что-нибудь необычное, но ничего такого не заметила. Ненадолго задержала взгляд на крачке, которая опустилась на воду и, подхваченная отливным течением, беззаботно дрейфовала прочь от берега.
Она опустила трубу и сняла очки, уверившись, что ожидаемое, каким бы оно ни было, на сей раз не явится со стороны моря. Хотя раньше море посылало ей знамения – причем явные знамения, – как, например, в ту ночь, когда с очередным приливом долину заполонили тысячи морских звезд.
Очень давно это было. В тот вечер она отправилась спать раньше обычного, чувствуя себя одинокой и никому не нужной. Заснуть не удавалось, и она долго лежала, глядя в темноту и мечтая о счастливых переменах в своей жизни, как это свойственно молодым женщинам. Внезапно ей почудилось медленное, ползучее движение за стенками фургона. Она поднялась, отворила дверь и, обнаружив сразу за порогом великое множество мерцающих оранжевых звезд, подумала, что весь мир перевернулся и до небес теперь подать рукой. В каком-то смысле так оно и было, ибо на следующий день через отмель прошагал Газетный Джек, тем самым положив конец пятнадцати годам тягостного неведения.
Он явился с голубыми соцветиями колокольчиков, заложенными за уши, со стебельками черемши в зубах и со свитой из любвеобильных пчел, умеющих чувствовать доброго человека. Остановился
