оценивать действия Кауфмана в данной ситуации и признает их нарушением. У Гарди должен быть адвокат, причем настоящий, а если я окажусь в тюрьме, то процесс не сможет продолжиться. Они преподнесли мне неожиданный подарок.
Через несколько секунд мы немного успокаиваемся. Я подчеркнуто вежливо, чуть ли не ласково говорю:
– Послушайте, судья, вы не можете отказать мне в этом слушании. Иначе сами предоставите весьма веские основания для апелляции.
– Что за слушание? – спрашивает он, сдаваясь.
– Я хочу, чтобы эта женщина, Марлоу Уайлдфэнг, была вызвана для дачи показаний на закрытом заседании. Вы из кожи вон лезете, чтобы дискредитировать меня за оказание давления на присяжных, так давайте доведем дело до конца. У меня есть право себя защищать. Отправьте членов жюри по домам на один день, и устроим разборку.
– Я не собираюсь отсылать членов жюри, – говорит он, падая в кресло и признавая поражение.
– Ладно. Посадите их тогда под замок на весь день. Мне все равно. Эта подруга вам солгала и тем самым вмешалась в процесс в самом его разгаре. Ее мать больше не может быть присяжной. Этого достаточно для признания судебного разбирательства неправильным уже сейчас, и тем более для отмены решения через пять лет. Выбор за вами.
Они слушают, потому что напуганы и прискорбно неопытны. Я уже проходил через аннуляцию судебного процесса. И через отмену судебного решения тоже. У меня богатый опыт ведения дел, когда на карту поставлена жизнь человека и одна ошибка может все изменить. А они новички. Кауфман за семь лет всего дважды рассматривал дела об убийствах, караемых смертной казнью. Гуверу удалось отправить в камеру смертников лишь одного подсудимого, что в этих местах считается для прокурора настоящим позором. Два года назад он так облажался с обвинением в убийстве с отягчающими обстоятельствами, что судья (не Кауфман, другой) был вынужден остановить процесс. Потом с подсудимого были сняты все обвинения. У них в багаже и так ничего не было, а теперь оба к тому же здорово подставились.
– Кто готовил письменное показание под присягой? – спрашиваю я.
В ответ – молчание.
– Послушайте, оно написано явно под диктовку юриста. Ни один обычный человек так не говорит. Это ваша работа, Гувер?
Гувер, стараясь сохранить самообладание, но сейчас явно не в себе, произносит нечто удивительное даже для Кауфмана:
– Судья, мы можем продолжить с Тротсом, пока мистер Радд посидит за решеткой.
Я не могу сдержать смех, а Кауфман дергается, будто от пощечины.
– Давайте, флаг вам в руки, – издевательски говорю я. – Вы завалили дело с самого первого дня, так что валяйте, устройте Гарди отмену решения.
– Нет, – вмешивается судья Кауфман. – Мистер Тротс до сих пор не произнес ни слова, так что пусть сидит болванчиком и дальше. – Хоть эта фраза и не может не развеселить, я пристально смотрю на его честь, а потом перевожу взгляд на секретаря, которая все аккуратно
