собравшуюся толпу. Сегодня одиннадцатый день слушаний, и Джули Фентресс, мать убитых близняшек, неизменно сидит в первом ряду сразу за прокурорским столом. Ее сопровождает группа поддержки, испепеляющая меня взглядом, будто я и есть тот самый ненавистный убийца.
Когда Тротс наконец прибывает, открывает портфель и начинает изображать деловитость, я наклоняюсь к нему и тихо говорю:
– Последи за присяжной номер восемь Глинной Ростон, только незаметно.
Незаметно у Тротса точно не получится, потому что он болван. По идее, он должен постоянно и скрытно наблюдать за присяжными, оценивать их реакцию, понимать жесты, следить, слушают ли они с интересом или раздражением, проделывать массу вещей, которым учишься в суде, пытаясь понять настроения в жюри, но Тротс этим не озадачивался, потому как давным-давно самоустранился.
Гарди пребывает в относительно хорошем расположении духа. Он говорит, что ему нравится на суде, потому что здесь лучше, чем в камере. Его держат в одиночке, в которой даже не включают свет, поскольку никто не сомневается, что девочек убил именно он и страдать за содеянное должен начать уже сейчас. В выходные Гарди принял душ, отчего настроение у меня тоже приподнятое.
Мы ждем, когда явится судья Кауфман. В четверть десятого прокурора Гувера тоже еще нет на месте. Банда его помощников из гитлерюгенда хмурится больше обычного. Что-то происходит. Появляется пристав и шепотом сообщает мне на ухо:
– Судья Кауфман хочет видеть вас у себя в кабинете.
Похоже, это уже становится традицией. Мы бегаем в кабинет судьи, чтобы без посторонних разобраться с вопросом, который не хотим делать достоянием общественности. Но к чему такие игры? За пару недель я имел возможность не раз убедиться в том, что если Гувер захочет, чтобы все о чем-то узнали, то все обязательно узнают.
Я направляюсь прямо в западню. Тут уже находится судебный секретарь, готовая все зафиксировать. Судья Кауфман нервно разгуливает по кабинету в рубашке и галстуке, а его мантия и пиджак висят на двери. Щеголеватый Гувер с мрачным видом стоит у окна. Пристав закрывает за мной дверь, и судья Кауфман бросает на стол какие-то бумаги.
– Прочитайте это!
– Доброе утро, судья, – говорю я с самым нахальным видом, на какой только способен. – Доброе утро, Гувер.
Они не отвечают. Это две страницы письменных показаний, данных под присягой, в которых заявитель, а в данном случае лгунья, утверждает, что в пятницу вечером столкнулась со мной на соревнованиях по смешанным единоборствам и что я обсуждал с ней судебный процесс и просил передать ее матери, являющейся присяжной, что у обвинения нет никаких доказательств и все его свидетели лгут. Показания подписаны Марлоу Уайлдфэнг в присутствии нотариуса.
– Все так и было, мистер Радд? – рычит он, едва сдерживаясь.
– Полагаю, что не совсем.
– Хотите изложить свою версию? – спрашивает он, явно не собираясь верить ни одному моему слову.
