но только если мне удастся избавить тебя от ужаса всей твоей жизни».
Я так теперь воспринимала его, как раковую опухоль, которая сводила ее в могилу на моих глазах. Луиза утаскивала и меня за собой, потому что знала: я никогда не оставлю ее в беде, хотя мне так часто хотелось плюнуть на все.
Пока она отсутствовала, я поднималась наверх и делала уборку в их чердачных комнатах. Даже привыкнув к его трепотне, не переставала удивляться, как Луизе удавалось сохранять здравый рассудок. Идиотская ложь! Нагромождение самой вздорной лжи! Бесконечные разглагольствования, какая он важная птица и как умен. Это звучало неправдоподобно с первого до последнего слова. Оказывалось, не было ни одной великой цели, какой бы он не добился в жизни, а уж все остальное считал просто пустяками. Я как-то упомянула новинку лондонского цирка – номер, который недавно видела, где акробат перелетал под куполом с качелей на качели без лонжи, без натянутой внизу сетки, пренебрегая опасностью. Фрэнк немедленно высмеял мои восторги.
– Тоже мне, невидаль! – сказал он. – Да этот трюк считался устаревшим, когда я еще пешком под стол ходил. Я сам умел делать его… Выполнил, наверное, раз сто. И даже сейчас, уже в возрасте, мог бы запросто повторить его снова.
В тот раз я промолчала, но этот разговор дал мне первую действительно полезную идею на будущее.
Пришлось приняться за дело очень осторожно. Все началось с того, что я стала вытряхивать скатерть прямо из главного окна чердака, то есть из их жилой комнаты. Скатерть приходилось вытягивать далеко вперед, потому что мешал парапет, но крошки (а их всегда было предостаточно) падали на небольшой балкон гостиной Ма Поллини. Я знала: это ее рассердит. И не ошиблась. Мы с ней крупно повздорили, встретившись на лестнице, так что весь дом слышал нашу перепалку. Под конец я извинилась, потому что не хотела терять хороших жильцов в такое тяжелое время, но на следующее утро поступила точно так же. Скандал повторился, и на третье утро я аккуратно смахнула крошки в совок для мусора, как сделала бы любая разумная хозяйка.
Но вот на четвертое утро… Впрочем, обо всем по порядку. Я как раз подхожу к этому моменту в своей истории.
Я не слишком болтливая женщина. Жизнь научила: чем меньше рассказываешь людям о своей жизни, тем меньше даешь поводов судачить потом о себе. Но даже будь я самой большой балаболкой в мире, у меня не возникло бы естественного желания разговаривать с Фрэнком. Но в те четыре дня я проводила с ним много времени и говорила без умолку. Причем почти всегда заводила речь о семействе Поллини.
– Вот, сразу видно человека с умом, – говорила я о Поллини. – На нем весь их номер держится.
Фрэнк заглатывал наживку, как я и рассчитывала. Поллини он сильно недолюбливал. Пару раз он пытался задирать его, но ничего не добился. Никому, даже такому прожженному типу, как Фрэнк, не удавалось задеть за живое человека, который лишь смотрел на тебя как слегка удивленный бизон, а потом бормотал свое обычное:
– Не
