сыграй же безумье – мне скучно – бездарный скрипач!Наш капитан
Наш капитан сегодня пьян.
В глазах закатный брезг смеётся,
а за бортами корабля
застыло бешеное солнце,
лучами щупая сердца
и вспышкой ослепляя души…
И вечер тает, замерцав,
печаль как хрупкий иней руша.
Сегодня будем пить и петь.
Сегодня, в день последних взлётов,
над жёлтым заревом степей
за нами наблюдает что-то.
Танцует солнце вальс костра,
а мы поём о нашей жизни.
Наш капитан чертовски стар.
В бокалах утопают листья
златых лесов и облака;
мы видим море, дышим морем.
Волна стеклянна и легка,
и всплески нашей песне вторят.
Песок чужих планет как клад
дрожащие сжимают руки…
И мы поём по гордый флаг,
про достижения науки,
и мы кричим. Последний взлёт,
пока глядим в златую даль мы,
как ангел смерти рядом ждёт.
А капитан поёт про пальмы,
про пальмы из далёких снов,
что видятся забытым детством.
Подходит ночь. Закат багров,
закат уж покидает сердце.
Сегодня пьём.
Мы все стары,
нам больше не дышать полётом.
Замолк корабль, горят костры,
нас ждёт покой – но что там, что там?
Лучи не обжигают нас.
Мы замолкаем ветру внемля,
стремясь испить последний час.
А капитан поёт про Землю.
Кукловод
Я помню, помню, как вышивал дороги каменным переплётом,
как на изнанке страниц земли на век расписывал каждый шаг,
как ловко море крючком вязал, над небом клеил из блёсток что-то.
К моим рукам прирастала нить.
Игра божественно хороша
была, пожалуй… Дышал огонь от сгустка красок на небе ярком,
я рисовал чешую, рога драконам – куклам моим слепым,
бездушным; жизни я выплавлял из злата в грубом скалистом замке,
но напоследок пролил на них своей слезы пепелящий пыл —
так скучен был их животный глад.
Я сделал крылья игрушкам новым
из мягкой пыли моей тоски и серой пряжи прошедших лет.
Они носились в волнах ветров, гонимы только бесцельным словом,
и окунались в гуашь морей, иные ползали по земле…
***
Я кукловод. И я был Никем, в сей миг – Никто, и Никем останусь.
Я окунал свою кисть в лазурь, разбавив вечностью каждый штрих,
и научился писать восторг на вешнем небе в лучах-фонтанах,
сумел взрастить облака лесов и пряди шумных дождей остричь.
Пусть одиночество – не печаль, а скука – твёрдо привычный спутник,
я любовался красой один сквозь небосвода покров-туман.
Тогда-то ярость пришла ко мне, велев в отчаяньи
