люди делятся на тех, кто всегда виноват, чтобы ни произошло, причастен он к этому или нет; и на тех, кто никогда ни в чем не виноват, чтобы ни сделал. Каждый выбирает сам, к кому ему относиться. Понял? Так что выбирай… Я тебя всегда относил к тем, кто не виноват. Видел в Афгане. В ОМОНе не должно быть виноватых! И учти, не будет… Мы отряд особого назначения! Особого!
4
В квартире Никитина, после его короткого звонка, послышались поспешные шаги. Открыла молодая женщина, худая, нервная на вид. Она растерянно и как-то загнано глянула на мужа, на меня и осторожно и неуверенно взяла из руки Никитина его резиновую дубинку, словно она была раскаленная, и женщина боялась обжечься. Одежду Никитин всегда носил гражданскую, в форму переодевался на работе, но дубинку всегда возил с собой. И меня приучил к этому.
– Как всегда! – быстро и строго кинул Никитин жене, и она мгновенно слиняла из коридора. Уходила быстро, не оглядываясь, но даже спина ее выражала застарелую ненависть, презрение к нам и бессилие изменить свое положение.
Я нагнулся разуваться.
– Не надо, вымоет, – остановил меня Никитин.
– Слякотно на улице, – глянул я на него неуверенно.
– Вымоет, вымоет… Пошли.
Жена Никитина, с которой он меня так и не познакомил, вынимала из холодильника заливную рыбу в казенных алюминиевых розетках, капусту. На столе уже стояла початая бутылка водки. Делала она все молча и не глядя на нас. Я понял, что не смотрит она нас потому, чтобы муж не смог прочитать в ее глазах ненависть и презрение к нему. Видимо, за это он карал ее строго. Достала котлеты в маленькой миске и глянула на мужа. В глазах ее на мгновенье мелькнуло и скрылось вглубь страдание и тоска.
– Не надо, – протянул он недовольно. – Холодные поедим. Будешь толочься тут…
Накрыла она стол мгновенно и исчезла из кухни. Никитин взялся за бутылку, начал разливать в две рюмки.
– А она? – глянул я на Никитина.
– Перебьется… Целыми днями дома торчит. Ты не обращай внимания. Бабы должны знать свое место и не мешать, – твердо сказал он. – Иначе никакого порядка… Ну, давай, вздрогнем!
Выпили, потянулись к капусте.
– Так вот, запомни, – заговорил Никитин. – Как только ты поймешь, прочувствуешь, что ты частичка отряда особого назначения, мир у тебя в кармане: ты хозяин! И все вокруг виноваты перед тобой, а ты не перед кем. Понял? Думаешь, я бы стал тебя тащить в ОМОН, если бы не видел в Афгане? Думаешь, к нам просто попасть? Не-ет. Не просто. Но моя рекомендация… – Он замолчал на мгновение, видимо, искал, с чем сравнить свою рекомендацию, и закончил: – это моя рекомендация! Ты еще увидишь…
– Уже вижу.
Я действительно знал, что это не просто похвальба, так оно и есть. Но зачем он это говорит? Мне не совсем приятно было слышать его слова. Они снижали тот образ Никитина, который сложился у меня, делал равным мне. Лучше бы я по-прежнему глядел на него чуть вверх,
