основу салята – мусульманской канонической молитвы. Но рабочие, среди которых, кроме египтян, было много суданцев, эфиопов, выполнявших вспомогательные работы, и отличавшихся особенно тёмной кожей, – к предписанным пяти ежедневным салятам относились благочестиво, чему Александр был свидетелем. Сейчас, за несколько минут до начала салята, они совершали обязательное ритуальное омовение, поливая из пластиковых бутылок на руки, лицо и полоща горло, произнося при этом что-то гортанно-формулическое. Некоторые, особо чернокожие рабочие, может быть, уроженцы Нубийской пустыни или коренные жители Эритреи, делали омовение раскалённым белым песком Ливийской пустыни, которая стала для них временным домом и дала надежду на заработок. Александр знал, что такое «омовение» называется таяммум, и наблюдал, как естественно и просто проделывали это чернокожие люди.
Он открыл окно, чтобы слышать что-то из произносимых во время ракатов слов. Исполняя их, каждый из молящихся как бы склонялся перед Аллахом. Стоя на коленях, простирался перед ним, касаясь лбом земли. Кроме того, каждый в упоении произносил: «Ла Илаха Илля-Ллах», – почти математическую формулу, выражающую один из главных догматов ислама: «Нет никакого божества, кроме Аллаха». Здесь не было имама, который руководил бы молитвой, но, закончив первый ракат, все знали, что всего их в полдень должно быть четыре, и каждый ракат обязан начаться фатихой – «открывающей» Коран, сурой.
Что-то Александру поведал и объяснил Шакер, что-то он пожелал узнать сам, но отдельные аяты из главной суры Корана он мог даже сказать по-арабски, поэтому понимал, что произносят сейчас гортанными фразами мусульмане.
«… Тебе мы поклоняемся и просим помочь!
Веди нас по дороге прямой,
По дороге тех, которых ты облагодетельствовал, —
Не тех, которые находятся под гневом, и не заблудших…»
Математическая чёткость, выстроенность обряда, его внешняя простота: без позолоты; драгоценных камней, которые сверкали бы повсюду; помпезности, – воспринималась Александром с пониманием.
Сам он был православный, крещёный, но поскольку обряд крещения проходил полутайно, чтобы не навредить отцу, соответственно и особых потребностей в истовой вере Александр не испытывал. Иногда его даже посещала крамольная мысль: нет церкви, нет и молитвы. Так же трудно было представить раньше КПСС без Кремлёвского Дворца съездов. А теперь кажется: не будь Колонного зала Дома Союзов, и хоронили бы многочисленных вождей с их окружением по-человечески, не долбя раз за разом кремлёвские стены.
Перед отъездом в Италию, будто предчувствуя, что это надолго, Саша отправился в деревню, к бабушке, которую чуть ли не силом хотели перевезти в город, но она так и не согласилась. Здесь, в упрятанной от трасс и дорог деревне, он прожил летние детство и юность, здесь были корни его мамы; но порыбачить, посидеть вечером на церковной горе, любуясь заречными просторами, приезжал и отец. Церковь давно рушилась, приход ликвидировали. Служб Саше услышать не привелось. И если во времена давние родина мамы называлась «село», то без церкви оно превратилось в «деревню». Пастыри духовные ушли,
