в котором вера, ирония, ханжество, кощунство, ересь и ортодоксия смешиваются в любых пропорциях.
Именно здесь (где-то здесь, утверждает Хэнкок) на протяжении нескольких столетий находился Ковчег, может быть, поэтому в монастырях есть что-то жуткое. Священнослужители показывают кресты, рукописные книги из козлиных кож и гэндальфовские ритуальные посохи с барабанами; без особой охоты и за немалый бакшиш, просто чтобы клиенты раньше времени не растревожились.
Чтобы всерьез, заглядывая под каждый камень, прочесать остров в поисках улик, свидетельствующих о пребывании Ковчега, нужны долгие часы; чтобы объездить все острова на Тане, нужно несколько дней; дорого – и в смысле времени, и в смысле денег, однако это самые «атмосферные» места в Эфиопии. Все эти танские монастыри производят впечатление «непроветренных», что ли, – не в гигиеническом смысле, а в смысле, что дух истории там остался: чувствуется, что тут много кого убивали, много вели важных переговоров, много кого – и чего – прятали. По выражению Эдварда Гиббона, «окруженные со всех сторон своими религиозными противниками, эфиопы спали почти тысячу лет, забыв об остальном мире, который тоже забыл об их существовании». Изоляция, длительная изоляция, приведшая к тому, что там развилась цивилизация не научно-технического, как на Западе, а какого-то другого, мистического типа, при этом вовсе не отсталая, а со своими, альтернативными, – ключевое слово для Эфиопии – технологиями. Эта страна похожа на человека, у которого нет и никогда не будет – просто потому, что он вполне уверен в собственной исключительности и не нуждается в общении с кем-то еще; ему интересно и с самим собой. Монахи с островов озера Тана выглядят эндемиками, которые совершенно не страдают от вековой изоляции – и даже наоборот, извлекли из нее массу преимуществ. На прощание они все очень странно улыбаются – чему-то такому, что знают они, и никто больше; улыбаются – и расползаются по тропинкам обратно, в джунгли.
Аксум – среднего размера городок, который, поднапрягшись, можно исходить за день, называют религиозной столицей Эфиопии. Именно здесь царица Савская копила золото и драгоценности, которые потом повезла Соломону; именно здесь, надо полагать, эфиопы додумались канонизировать Понтия Пилата, именно здесь (если это не анекдот, придуманный Ивлином Во) новоназначенным епископам при посвящении в сан плюют на голову. Именно здесь, наконец – никто и не скрывает, – в часовенке рядом с подозрительно напоминающим мечеть собором Цион Мариам хранится Моисеев Ковчег Завета.
К ограде часовни – в такой могла бы жить белочка из «Сказки о царе Салтане» – можно подойти, однако не более того: видит око, да зуб неймет. В лучшем случае удастся разглядеть хранителя: человека, который с момента вступления в должность до самой смерти не имеет право отходить от святыни. Несколько лет назад двое насмотревшихся «Индианы Джонса» европейцев решили взять часовню штурмом – перемахнули через забор и попытались рвануть внутрь, но
