от кого-то, что есть комната, где девушка одна живет, украл на вахте ключ, она уходила днем, а я отсыпался у нее после ночных смен.
– И чего?
– Полгода ничего, а потом она меня застукала – чуть в обморок не упала.
В «Общаге-на-Крови» типично ивановский сюжет: как общага (парма, Чусовая, школа) перемалывает слабые личности – и обтесывает, ограняет настоящие алмазы. Выживает тот, кто идет своим путем до конца, но при этом разделяя общую судьбу и любя место, куда тебя занесло. Место Иванов, как всегда, запеленговал очень точно. Общага – идеальное, с точки зрения ментальности русского бытия, пространство – с житьем «по совести» и размытыми границами личности. Это и храм, и лупанарий, и обсерватория, и тюрьма, и университет, и деревня, и крепость.
– Так ведь, Лев, общага, не мудрствуя лукаво, – это и есть Россия, – растворяясь от смущения в облаке явовского дыма, говорит Иванов. – Странно, что никто из писателей не использовал эту метафору раньше.
– Смотрите, – вдруг говорит он. – Это Башня смерти; ходят слухи, что там при Сталине мучили и расстреливали. НКВД вроде там хозяйничало.
Я высовываюсь из окна, и встречный КамАЗ тут же чуть не сносит мне голову.
– На самом деле ее построили в конце пятидесятых, но это никого в россказнях не останавливает.
Я разочарованно закручиваю ручку стеклоподъемника.
– А вот тут мы вчера вечером, когда от вас из гостиницы ехали, мертвяка нашли.
Я ахаю и верчу ручку в обратную сторону.
– Сбил кто-то, он и валялся на дороге. – И тут же: – Джузи, ты кретин, нам надо было на эту улицу.
– Лелик, я только кручу баранку. Ты же сказал – прямо.
– Короче, сорок минут над ним стояли, – возвращается к теме Иванов. – Потом к ментам еще ездили. – И опять: – Джузи, но ты ведь знаешь: к музею – налево.
– Езди сам. Приехали.
– Единственное, что отличает наш музей в лучшую сторону от всех остальных провинциальных музеев, – отсутствие восковых фигур, – говорит Иванов и тут же задевает ногой рекламный щит, на котором написано: «Добро пожаловать на выставку восковых фигур». Он закусывает губу и хмурится, а после того как старуха на входе приветливо спрашивает нас: «Вы на восковые?», замолкает окончательно. Похоже, он довольно обидчивый.
В местном краеведческом музее сегодня (и всегда) дают мамонта, друзы (сростки) хрусталя и посох Стефана Пермского, которым в «Сердце пармы» епископ Иона треснул какого-то князька; есть здесь и комбинезоны лукойловских рабочих.
В галерее, ближе к концу экспозиции, Иванов оживляется и даже, в очередной раз усомнившись в способности Джузи к эстетическому восприятию, подтибривает шутку из «Географа»:
– Да он не отличает Тинторетто от амаретто. – И ко мне: – Помните фильм «Иван Васильевич…», когда они бегают по стенам Ростовского кремля и Бунша плюхается рядом со скульптурой какой-то? Такой типа заморенный, уставший, да?
