легче. Очнувшись от очередного кошмара и видя его рядом с собой, она обнимала его, успокаиваясь от тепла человеческого тела.
Беатрис встала с постели и вернулась к окну. Перед ней, у подножья холма, раскинулся квартал при маяке – нагромождение лачуг ограничивали яркие голубые воды Золотого Рога и гавань, единственная гавань, в которой принимали чужестранцев без официальных бумаг. Сидеть у окна было ее единственным развлечением, хотя зрелище было что надо. Ее очаровали городские улицы, людей было так много, они были такие разные: мавры с чернильными лицами, восточные торговцы в одеждах жителей пустыни, чиновники в одеяниях всех цветов, которые бросались в глаза. Она наблюдала, как ссорятся рыночные торговцы, как детишки пытаются украсть с прилавка фрукт или булку, как чужеземцы высаживаются на берег, немедленно попадая в толпу мошенников и воров.
За водой поднимались голубые холмы, и их венчала большая белая церковь Святого Димитрия. На горизонте висела призрачная дымка, и она подумала, нормально ли это для лета.
Беатрис скучала по жизни при дворе, по своей семье, по знакомым из Руана. Ей ужасно хотелось знать, как поживают ее младшие сестры Эмма и Хавис. Вспоминая, как они играли в прятки в лесу, она всегда смеялась, но порой на глаза наворачивались слезы. Камеристки твердили им, что высокородным дамам не следует играть в такие грубые игры, но камеристки были местные, отец специально нанял их, чтобы прививали его дочерям франкские манеры. Маленькая Хавис сказала своей камеристке, что она дочь викинга, а значит должна закаляться, потому что северянки нисколько не похожи на вечно падающих в обморок франкских женщин. Когда мужья бьют их, они не плачут и не жалуются, а берут палку и дубасят в ответ.
– Но это же неестественно, – сказала камеристка Барза.
– Писать мужу в суп тоже, однако именно так и сделала моя тетя Фрейдис, когда мой дядя ее побил, – заявила Хавис.
Беатрис не знала, увидит ли когда-нибудь сестер. Если она носит под сердцем сына, то возможно. Она опустила голову. Но вдруг это не сын? Тогда им придется попытаться еще раз и еще, пока не родится наследник. Может, она даже купит мальчика на рынке, чтобы выдать за своего ребенка перед отцом. Чем больше она об этом размышляла, тем больше ей нравилась эта идея.
Как там мама? При мысли о матери слезы потекли по лицу. Должен быть способ вернуться. Но не раньше, чем сны перестанут ее терзать. Она бежала с Луисом по любви, однако причина была не только в этом – не такая же она дурочка.
У многих благородных дам были любовники, они умудрялись держать их при себе, несмотря на выбранных родителями мужей. Менестрели, учителя, советники, даже торговцы – у всех у них находился благовидный предлог, чтобы регулярно навещать госпожу. А при старой, сонной или падкой на подарки дуэнье все было возможно, особенно когда твоего мужа интересует только война и его вечно нет дома.
Нет, она знала, почему бежала из дома. Сны. Что-то гонится за ней, и в Руане оно ее едва не настигло. Ей пришлось бежать оттуда, спрятаться. Она
