ним, чтобы освободить ее дочь и сделать ее счастливой.
– Но ты же не знаешь самого главного! – с удовольствием продолжила Деирдре и взяла мать под руку. – Виктор победил Аллегрию и меня на Аттике. Значит, он прекрасно ездит верхом!
После «похода мести», направленного против белых жителей портового поселка, Бонни старалась держаться подальше от Джефа, но ей было трудно полностью отказаться от его общества. Уже через короткое время она начинала скучать по его низкому голосу и даже по кривой ухмылке, с которой он обычно отвечал на частые упреки и порицания Маану. Но прежде всего Бонни недоставало его беззаботности. Джеф, казалось, не боялся ничего на свете, тогда как Бонни боялась почти всего. Ее баккра мог истолковать самый безобидный вопрос или действие своей рабыни как непослушание, за которое он карал сразу же и беспощадно. Очевидно, Маану была права – ему просто доставляло удовольствие избивать Бонни.
В последнее время Дейтон, однако, оставил ее в покое. Девушка спрашивала себя (и при этом ее сердце билось часто-часто), не связано ли это с заступничеством Маану или, что вероятнее, жалобой миссис Бентон. Жена коменданта порта в последнее время часто смотрела на Бонни испытующим взглядом и, конечно, заметила на ее лице ссадины. А у миссис Бентон определенно было больше влияния, чем у Маану. Никто не мог пройти мимо мистера Бентона, если хотел вести дела в портовом поселке. Если он сказал Дейтону хотя бы пару слов, это, возможно, послужило причиной его смирного поведения.
В любом случае Бонни была благодарна жене начальника порта, хотя, если она хотела разделять воззрения Джефа, то, конечно же, должна была бы ненавидеть также и Бентонов. Для него достаточно было того, что они были белыми, а он черным, однако Бонни не могла поверить в то, что все белые злы и испорчены до мозга костей, как внушал ей Джеф. Мистер Бентон, например, судя по тому, что слышала о нем Бонни, был справедливым человеком, который даже с рабами обращался более-менее любезно, а у миссис Бентон вообще была одна-единственная черная служанка по имени Бриджит. Она носила красивую униформу и задирала нос так высоко, что даже ни разу не перекинулась парой слов с Маану, не говоря уже о рабынях вроде Бонни. Конечно, Бриджит никогда не били, и, наверное, на нее даже никогда не кричали. И, похоже, она не слишком утомлялась, ведя это маленькое домашнее хозяйство.
Но, как бы там ни было, в последнее время Бонни стало жить немного спокойнее. Синяки и кровоподтеки исчезли с ее лица, и она находила время для того, чтобы ежедневно заходить в лавку Маану и предаваться строго запрещенному занятию: Маану учила ее читать! Маану сама, видимо, еще будучи ребенком, научилась этому у сына своего баккра – подробностей Бонни не знала, а свободная чернокожая женщина никогда об этом не говорила. Но она придавала очень большое значение тому, чтобы грамоте научился и ее сын Джеф, и даже платила пьяному доктору, который с грехом пополам лечил белых на Большом Каймане. Сын Маану учился очень старательно, ведь его отец Аквази был кем-то вроде ученого, если верить Джефу. Но
