style="font-size:15px;"> – Но это не всё.
– Верёвка?
– Тьфу, ты!
«Опер» крякнул от огорчения, вскочил на ноги, и заходил кругами.
– Ну, до чего же ты скучный человек, Петрович! Хоть раз бы позволил чуду свершиться! Нет: всё-то он знает, всё планирует, всё предвидит, ничем его не удивишь!
Выпустив пар, он двинул на меня грудью, как на амбразуру.
– Ну, да: на верёвке, на которой упокоился наш клиент – кровь сыночка! Кстати, сыночек и недолго упирался.
– На «биологии» ты побывал до рандеву с сыночком?
– Ну, а то! – ещё раз «самодовольствовался» подполковник. – Исключительно для того, чтобы составить с клиентом разговор предметный, а не «вообще».
– И?
– Сынок показал, что оцарапал большой палец левой руки об осколок метлахской плитки в туалете.
Я вспомнил: что-то «бурое, похожее на кровь», эксперт соскоблил с уголка плитки.
– Подтвердилось?
– На все сто!
– И «пальчик» на плитке – тоже сынка?
– А то, чей же?!
– А сынок, разумеется, сказал, что хотел помочь папе – и от излишнего усердия брякнулся на пол?
– Петрович, я тебя убью! – взмолился подполковник. – Отнимаешь хлеб у убогого!
Я тут же «задрал лапки вверх»: «или мы изверги, какие?!»
– Ладно, убогий, «ешь свой хлеб» – я молчу в тряпку!
– Приступаю к «поеданию! – ухмыльнулся «опер». – Как ты думаешь, что мы обнаружили в кармане пиджака сыночка?
Он с таким энтузиазмом принялся объедать меня глазами, что мне тут же захотелось отказаться от своего обещания. И я так бы и поступил, если бы визави по моему лицу не догадался о своей промашке и моём намерении.
– Кастет, Петрович! А на нём – кровь!
– Потерпевшего?
– Нет – «Пушкина, Александра Семёныча»!
В этот момент я испытал двойственные чувства. С одной стороны, «козёл отпущения» был найден. Хороший, такой, «козёл» – весь в уликах и безнадёге. Можно было со спокойной – или относительно таковой – совестью рапортовать о раскрытии преступления по горячим следам. Глядишь, и на сотню рублей премиальных начальство расщедрилось бы. И всё бы ничего, если бы не классическое «но»: другая сторона, при взгляде с которой бесспорный убийца уже не выглядел бесспорным. «Другую сторону» представляли улики, которые совсем не укладывались – или укладывались «не совсем» – в такую хорошую версию. В такую хорошую для всех, кроме сынка.
Вероятно, начУУР почувствовал отсутствие во мне энтузиазма в должном объеме, и перестал испускать сияние.
– Не понял тебя, Петрович…
– А я не понял тебя, Палыч! Разве кровь на рубашке и верёвке – единственный наш «урожай»?!
Подполковник нахмурился и ушёл взглядом в сторону. Голос его зазвучал не столько раздражённо, сколько укоризненно.
– Петрович,
