я сделал им что-нибудь плохое?
Я просто пытался дойти до подъезда. А мне сначала подставили вертящуюся землю, а когда поняли, что это меня не остановит, напустили белых прекрасных птиц?
Так что же, если они прекрасные и белые, им можно бить кого хочешь?
Может, надо им дать забить себя насмерть за то, что они такие белые и прекрасные?
– Ну всё, – сказал я кому-то.
Я пытался в очередной раз подняться. Я не чувствовал уже ничего, кроме невыносимой боли и слепого бешенства.
– Вы сами виноваты…
И я ударил.
Потом ещё раз.
И Ещё.
И ещё…
Я старался не смотреть – что происходит с теми существами, которых я бью. Но я не мог не смотреть. И я видел, что те, кто были живы и прекрасны становятся мёртвыми.
Но я бы, наверное и дальше продолжал бить, теперь я уже знал КАКИЕ это птицы, ещё лучше понял, что они ДЕЙСТВИТЕЛЬНО невыразимо прекрасны, ещё лучше рассмотрел их громадные нептичьи глаза – и это меня не остановило бы… Остановило другое.
Среди птиц вдруг появились слепые.
Даже не просто слепые – а вообще без глаз.
Вот этого я выдержать уже не мог.
Они не знали – куда они летят. Не видели.
В какой-то момент кадр застыл, и следующая секунда растянулась надолго, и я долго-долго видел перед собою застывший в воздухе, замерший, абсолютно неподвижный силуэт – огромные, неправдоподобные крылья, изогнутая морская шейка и беззвучный крик из раскрытого прекрасного клюва.
Я пропустил удар. Потом ещё один. И ещё. Я всё-таки сумел подняться…
«Сразу надо было уходить», – мелькнуло в голове.
И сразу – ещё одно – словно чужая мысль:
«Эх ты, убийца птиц…»
Я побежал. Сначала увязая в песке, потом отталкиваясь от асфальта – и падая уже в снег – рыхлый и мокрый, пополам с грязью и какой-то щебёнкой, я весь изодрался и испачкался – да разве это было важно?
Почему-то получилось так, что солнце уже взошло. И почему-то несмотря на это во всём переулке Медиков – а я как-то очутился опять в переулке Медиков – не было по-прежнему ни одного человека. Солнце отбрасывало золотые и алые лучи на всё вокруг, и меня продолжала – гнать, гнать, гнать вниз по переулку алая с золотом стая, состоящая теперь из одних только слепых птиц, и я больше не отмахивался даже – а только бежал и бежал, сгибаясь под ударами их крепких, слепых клювов, бивших и щипавших меня в затылок, в шею и в щёки, норовивших лапками разодрать на спине куртку…
…Потом – как-то сразу – всё кончилось. Я плохо помню что было дальше. Помню только, что было какое-то сумасшедшее такси, которое почему-то остановилось, несмотря на мой дикий вид, и ещё помню, что не мог открыть дверцу такси – а потом внезапно догадался, что ведь дверцы тянут на себя, а не толкают.
Видимо,
