target="_blank" rel="nofollow" href="#n_457" type="note">[457]). Итак, в противоположность концепту, становящийся смысл питается интуицией. Как это происходит, Бергсон предлагает представить на примере с поэмой и буквами. Нельзя из букв составить поэму, но если я знаю поэму, буквы сами встанут одна за другой, вовлеченные в поток развертывания смысла. Представляя смысл поэмы или воссоздавая ее вероятный смысл, «я даю себе… интуицию»[458]. И вот только после этого можно спуститься «к элементарным символам, которые и должны послужить… выражением»[459] интуиции. Используем теперь бергсоновский пример. В случае с поэмой у нас есть целостный смысл, который существует еще до вербализации[460]. Буквы («элементарные символы») могут иметь, следовательно, значение не сами по себе, а лишь в связи со смыслом целого и исходя из него: целостный смысл первичен. Если теперь вместо поэмы взять всю реальность как целое, то увидим, что буквы олицетворяют понятия, которые не имеют самодовлеющего смысла без исходного смысла, приобретенного интуитивно. Ясно, что с точки зрения аксиологии привычные понятия у Бергсона стоят на более низкой ступени в сравнении с образами – трансляторами целостного смысла[461]. Как буквы, так и понятия есть «частичные означения» смысла, а не его «реальные части»[462].
Необходимо отметить, что части и Бергсон, и Джеймс понимают не как осколки смысла, а как качественные его составляющие, причем составляющие нераздельные. Это части потока, где границы переливчаты и не более отчетливы, «чем граница между отдельными частями единого поля зрения»[463]. Установление отличий между частями и элементами имеет огромную значимость для Бергсона[464]. Философ дает несколько примеров. Если мы пытаемся выделить психологическое состояние из личности как целого, мы должны рассмотреть это целое «под известным, элементарным аспектом, которым специально заинтересовались и который позаботились отметить. Это – не часть, но элемент. Он получен не делением, но анализом»[465]. Вот, объясняет философ, башня парижского собора Нотр-Дам. Она «нераздельно связана со всем зданием, которое так же нераздельно связано с почвой, с окружающим, со всем Парижем и т. д. Нужно начать с того, что выделить ее…»[466]. Далее, художника, рисующего башню, не интересуют камни, «специальная группировка которых и дает ей ее форму»; художник «отмечает только силуэт башни»[467]. Такой рисунок башни и есть наглядное представление того, что Бергсон именует элементом: элемент – это репрезентация и следствие искусственно выбранной точки зрения на предмет и определенного способа представления предмета.
Способ этот состоит в том, что мы не обращаем внимания на взаимосвязь предмета с окружением и на внутреннюю организацию предмета. Вот эти-то характеристики отношения к реальности и присущи определению как элементу – элементу речи, репрезентирующему дробное представление о реальности как о совокупности замкнутых, не связанных друг
В работе «Возможное и действительное» Бергсон отрицает наличие целостного образа произведения до его конкретного воплощения в материале. Можно подумать, что это противоречит позиции, изложенной во «Введении в метафизику» (смыл предсуществует воплощению). Однако в очерке «Возможное и действительное» Бергсон под общим целостным представлением, формирующимся на прекомпозиционном этапе, подразумевает не столько образ, сколько эйдос. Памятуя негативное отношение Бергсона к эйдосам и понимание их как вечных, неизменных, «готовых» моделей, мы можем прийти к выводу, что, конечно, смысл, рождающийся на наших глазах, смысл вероятностный, а не фиксированный – это скорее интуиция как направление мысли, чем интуитция как готовый оформленный образ.
Ясно, что понятия, как дробные выражения целостного смысла, преподносят нам мир фрагментарно, в то время как образы дают целостное представление о реальности. «…Сложенные вместе понятия всегда будут давать нам только искусственное воспроизведение предмета, они могут только символизировать некоторые общие и в некотором роде безличные его стороны. Напрасно поэтому было бы надеяться схватить с помощью их реальность: они ограничиваются тем, что представляют нам только тень ее» (
Ясно, что понятия, как дробные выражения целостного смысла, преподносят нам мир фрагментарно, в то время как образы дают целостное представление о реальности. «…Сложенные вместе понятия всегда будут давать нам только искусственное воспроизведение предмета, они могут только символизировать некоторые общие и в некотором роде безличные его стороны. Напрасно поэтому было бы надеяться схватить с помощью их реальность: они ограничиваются тем, что представляют нам только тень ее» (
См. также:
