в музыке. Она не понимала рок, не воспринимала Шостаковича. Для нее Шостакович – как железом по стеклу. Обожала старинные романсы, совершенно не могла слушать авторскую песню. Безголосые авторы пытаются петь натужными голосами, как будто их душат. Силу голоса заменяет крик. Аде часто намекали, что она не разбирается в музыке. Но редактору это не обязательно. Главное, чтобы все бумаги были подписаны, на все песни имелось разрешение, чтобы музыканты в кадре были не пьяные, не наколотые и прилично одетые.
Сама Ада одевалась незаметно: что-то темненькое, скромное, в облипочку. Никогда не запомнишь – в чем она была. Но руки… Тонкие запястья, тщательный маникюр, ногти продольные, как миндаль, блестящие, как леденец. И кольца – настоящие многокаратные бриллианты голубой воды плюс старинная работа. Кто понимал, сразу видел: на руках висит состояние. И именно по рукам становилось ясно, что простая редакторша Ариадна Мороз – совсем не простая.
Шел неплохой, спокойный период: семья, работа, дружба и служба, надежная нянька, живые родители, бодрые дедушка с бабушкой – чего еще желать? Но Ада все время чего-то ждала. Как на вокзале: вокруг суета, люди, но все это временно – чужая суета, чужие люди. Придет твой поезд и увезет в другую жизнь.
Праздновали день рождения Ады. Юбилей. Двадцать пять лет. Четверть века.
Ада грустила: двадцать пять лет – конец юности, начало молодости. Молодость хорошо, но юность лучше. Однако юность ушла и сказала «до свидания». Жаль.
Ада плакала на лестничной площадке, Ося утешал. Говорил, что будет любить ее во все времена, включая зрелость и старость.
Позвонила Мирка. Спросила: можно ли привести с собой приятеля? К ней приперся приятель, и его некуда девать. Ада не стала спрашивать – что за приятель. Какая разница? Человеком больше, человеком меньше, стульев хватает, еды навалом. Бабушка уродовалась целую неделю.
Все усаживались за стол, когда в дверь позвонили.
Ада помчалась открывать. Толкнула дверь и увидела приятеля рядом с Миркой. Приятель – красивый, похож на композитора Раймонда Паулса. Веки слегка припухшие, как будто шмель покусал. Может, перепил накануне. Но какая разница? Ей-то что? Раймонд Паулс – не ее тип. Ада не любила красивых.
Приятель протянул руку и представился:
– Леонардо.
– А если перевести на русский? – спросила Ада.
– Так же и будет. Папаша придумал. Пьяный был.
При получении паспорта букву «о» упразднили. Осталось Леонард. Сокращенно: Леон. Он стеснялся своего имени. Считал его пышным и безвкусным.
Леонард работал в крутой газете на крутой должности (международник) и скоро должен был отправиться в капиталистическую страну. О такой карьере мечтали многие. Сейчас – другие времена. Куда хочешь, туда и поезжай. Были бы деньги. А тогда… Выехать из Страны Советов на Запад – это все равно что пересесть с баржи на роскошный корабль, «Титаник» например (до его столкновения с айсбергом, разумеется).
