не дух. Или же мое влечение направлено не к ней. Кто просит льда в вино? Знала ли она, что меня за дверью поджидал он? Кто-то обидно назвал меня «краб-поломыш хер антенной». Нет, не персонал отеля: им такое слово, как «поломыш», незнакомо. Может, кто-нибудь, уже празднующий мой уход? Память о его лице у меня не сохранилась.
Призерша выбирается из-под мужа, сердито шипя: «Хорошо хоть я про губку не забыла» – «Ты… чё… не знаешь? – шумно пыхтит он. – Контрацептивы – это заговор, чтобы искоренить людей с темной кожей!» – и хохочет. Затем перекатывается с живота на спину и спешит вручную докончить пьесу страсти. Я не прочь скользнуть внутрь него, чтобы слиться и успеть ухватить толику его ощущений, но уже у изножия кровати нюхом чую сотню с лишним мертвецов. Тут где-то в соседней комнате падает, кажется, стакан, отчего супруги чутко вздрагивают. У жены ночнушка задрана над грудями, и она ее одергивает. «Драть бы этого кошака и тебя вместе с ним!» – ворчит муж и встает. Я смотрю, как живот у него постепенно успокаивается, перестают раздуваться щеки (волосы, гляди-ка, даже от секса не взъерошились – пригнаны плотно, как у Железного Дровосека). При виде этого человека во мне возникает смутное томление по жизни, ее шумному суматошному биению.
Мебель для спальни наверняка подобрана женой – шишечки, изгибы, резьба в виде листьев. C потолка свисает противомоскитная сетка. В углу прячется телевизор; открыта дверь в ванную, но в дверном проходе свет не включен. Он всегда считал людей с чувством эстетизма и красоты извращенцами. Я помню, как он, уезжая, сказал это об одном из членов партии. Эту его неприязнь я никогда не разделял; так, я каждый год виделся с Ноэлом Кауардом[75] и даже звал его дядюшкой. Его и его спутника.
Человек, который убил меня, тянется за пистолетом, готовно лежащим на прикроватном столике. При этом штаны его так и валяются на полу. Жена-призерша указывает на них, но он отшучивается: «Да ну, незачем. Вдруг там свободная мохнатка ждет?» – и идет в соседнюю комнату. Мне хочется задержаться здесь, с женщиной, – любопытно вкусить толику ее умиротворенности после любовной утехи, – но я отправляюсь следом.
В гостиной находится человек, которого я не припоминаю. Гостиная на нюх – просто кладбище, от которого несет мертвечиной. Этим духом отчасти веет и от новоявленного гостя. Он то ли негроид, то ли азиат; толком не разобрать, из-за изменчивой тени одно перемежается другим. Я уже чувствую от него запашок умерщвления. Гость кашляет в стакан и говорит:
– Ой. Я думал, тут вода.
– Ты что, не знаешь, как выглядит бутылка белого рома? Или читать разучился? Не видишь, что написано на этикетке?
– Гм. Обычно я сначала нюхаю. А тут сначала глотнул.
– Я говорю, не глотать, а читать. Чи-тать!
– О, ёпт… И слышу как-то хреновато. Всё, знаешь, из-за этого пум-пум: уши как ватой заложены.
– Как такое, бомбоклат, можно спутать
Ноэл Кауард (1899–1973) – английский драматург, актер и режиссер, известный в т. ч. гомосексуальными наклонностями; умер на Ямайке.
