ползать на коленках, а просто вздрагивали в конвульсиях на полу.
Дядя никогда не повторялся. Он считал, что шутка, повторенная дважды, перестает быть смешной. Правда, был и такой особый разряд шуток, по признанию самого Дяди, вся прелесть которых состояла в их постоянном повторе и частом употреблении. Некоторые были у Дяди всегда под рукой, остальные просто валялись в переднем кармане. Например, его любимый прикол про время. Всегда в любой время года, суток, расположения планет относительно Земли и Луны, относительно приливов и менструального цикла, на вопрос: «Сколько времени?» Дядя неизменно отвечал: «Полвторого». Голос у него всегда был уверенный и четкий, какой мог бы быть у лондонского Биг-Бена, если бы тот умел говорить. Родные уже так давно свыклись с этой временной дядиной константой, что перестали обращать на нее внимания. Чего нельзя сказать о незнакомцах, желавших иногда ознакомиться у Дяди с их расположением во временном отрезке григорианского летоисчисления и всегда получавших авторитетнейший ответ: «Полвторого». Некоторых это вводило в такой ужас, что они начинали двигаться быстрее фаворитов на скачках, где они имели неосторожность спросить у респектабельного господина: «Который час?» Затем жертвы дядиного времяисчисления обычно подбрасывали вверх билеты со ставками и заключенными в них остатками семейного бюджета и быстрее, чем те успевали опуститься на землю, чтобы быть подобранными благодарными дядиными племянниками, срочно ретировались с ипподрома, придумывая на ходу для своих женушек душераздирающие истории из жизни похищенных кошельков.
Итак, Дядя никогда не повторялся, но зерна его таланта иногда давали всходы на благодатной почве штата Канзас. Заехав бывало в какой-либо захудалый городишко к своим старым знакомым на пару бутылочек достаточно крепкого чая, Дядя мог услышать шутку, над которой он мог и сам посмеяться от души. Причем не просто шутку, а целый культ, пласт юмора, который вырос явно из какого-то старого прикола, оброс подробностями, вариантами, слоями и ракушками, являясь при этом одним из основных стержней местного фольклора. Дядя как истинный ценитель и знаток юмора, непременно интересовался историей происхождения данного перла. Обычным ответом на это был круг недоуменных лиц и разведенных рук обитателей данного конклава: «Мол, это ты сам так пошутил много лет назад, когда был здесь последний раз. Нам шутка очень понравилась, вот мы и развили ее!» Дядя, который действительно забывал почти все свои выбрыки больного рассудка уже на следующий день, неизменно улыбался в таких случаях, слегка подтрунивал над окружавшими его последователями, отчего последние начинали чувствовать себя генетически измененными продуктами, и затем одаривал их очередными порциями нового компоста и до конца вечера нежился под сенью древа разросшейся шутки, оброненной им в благодатную почву, под благоговейные трели местных обитателей.
Один из почитателей дядиного таланта, который умел говорить, читать и записывать
