как владельцев торговых палаток, похоже, совершенно не трогали мольбы просящих подаяние детей, я отправился вдоль берега в надежде найти людей, которые будут что-нибудь готовить. При свете дня стало еще более очевидно, что это самая большая река из всех, какие мне когда-либо доводилось видеть, но еще она оказалась и самой грязной и зловонной из-за валявшейся по берегам падали, человеческих экскрементов и мусора. Когда я брел по берегу, в ужасе заметил тела двух мертвецов, которые лежали в куче мусора, – у одного было перерезано горло, у второго отрезаны уши. Я раньше уже видел мертвецов; когда в доме кто-то умирал, остальные отдавали дань уважения умершему. Но я никогда не видел, чтобы трупы просто валялись на улице. Здесь же, как оказалось, на мертвых людей обращали внимание не больше, чем на издохших животных, даже несмотря на то, что налицо были все признаки насильственной смерти. Их тела лежали у всех на виду, под палящими лучами солнца, над ними роились мухи, и – случалось – эти трупы были обглоданы крысами.
От увиденного меня затошнило, но больше всего меня поразило то, что подтвердилась моя догадка: каждый день, прожитый в этом городе, – это борьба не на жизнь, а на смерть. Повсюду подстерегала опасность, от каждого можно было ждать неприятностей – здесь встречались грабители, люди, которые крадут детей, и даже убийцы. Мне было страшно. Неужели в таком мире жили мои братья, когда уходили из дома? Не поэтому ли они не позволяли мне покидать территорию вокзала, когда я путешествовал с ними? Что случилось с Гудду на станции? Куда он ушел и почему еще не вернулся, когда я проснулся? Неужели он где-то вот так же ищет меня? И что моя семья думает о том, где я? Ищут ли меня? Или решили, что я умер или уехал и потерялся навсегда?
Больше всего мне хотелось вернуться к маме, к Гудду, в нашу семью, чтобы меня защищали, обо мне заботились, но я понимал: чтобы не потерять надежду на возвращение, я должен быть сильным. Иначе я просто исчезну или даже умру прямо здесь, на берегу широкой и грязной реки. Я понимал, что рассчитывать приходится только на себя. И не раскисал.
Я повернул назад, к мосту, подошел к каменным ступеням, ведущим в реку, – здесь купались люди, стирали снятую с себя одежду. Рядом со ступенями находилась широкая, выложенная камнем сточная канава, по которой с улицы текли вода и нечистоты. В реке играли и плескались дети, я решил к ним присоединиться. Теперь мне кажется невероятным – как и многим туристам, приезжающим в Индию, – что кто-то может купаться или стирать в реке, которая одновременно является и сточной канавой и кладбищем, но тогда о подобном я даже не задумывался. Это же река, а на реках можно встретить всякое. Мне еще предстояло узнать, что у реки можно встретить и добрых людей.
Дети, похоже, приняли меня в игру, и мы продолжали плескаться в воде – хоть какая-то передышка от полуденной жары. Были и такие смельчаки, что прыгали со ступенек в реку, но я отважился войти только по колено: хотя братья пытались научить меня плавать в запруде на реке возле нашего городка, пока я еще плавать не умел.
