Королю Карлу были чужды эти обычные хитрости и увертки прожженных политиков. Эдуард Кларк, представлявший в парламенте короля, просидев два месяца в ненарушимом молчании, вдруг взорвался благородным негодованием и объявил, что многие ораторы употребляют неприличные выражения, которые оскорбляют величество. Тотчас вскочил с места Роберт Коттон, знаменитый ученый, из вполне умеренно настроенных представителей нации, и разразился филиппикой, полной ещё более благородного негодования и чрезмерной учености:
– Мы не просим у короля удаления дурных советников, как этот делал парламент при его предшественниках, Генрихе Пятом и Генрихе Шестом. Мы не желаем вмешиваться в выборы, как это было при Эдуарде Втором и Ричарде Втором, при Генрихе Четвертом и Генрихе Шестом. Мы не желаем, чтобы те, кого выберет король, были обязаны присягать перед парламентом, как это делалось при Эдуарде Первом, Эдуарде Втором и Ричарде Втором. Не желаем мы и того, чтобы парламент заблаговременно предписывал им образ действий, которому они должны следовать, как парламент считал своей обязанностью делать это при Генрихе Третьем и Генрихе Четвертом. Мы не желаем даже того, чтобы его величество дал обещание, как давал обещание Генрих Третий, делать всё с согласия верховного народного совета и ничего не предпринимать без его приговора. Напротив, как верные подданные мы только высказываем наши скромные пожелания. Мы хотим всего лишь того, чтобы король, окружив себя советниками мудрыми, почтенными и благочестивыми, исцелил с их помощью бедствия государства и никогда не руководился какими-либо личными мнениями или советами неопытных, недостойных людей.
Это была спокойная, однако искусная речь, в которой таился жестокий упрек молодому монарху. С одной стороны, просвещенный оратор давал понять, что нынешний парламент своей умеренностью значительно отличается от всех прежних парламентов, что на этот раз представители нации настроены мирно и готовы сотрудничать с ним, если он действительно возьмется исцелять бедствия государства, с таким единодушием указанные в предыдущих речах. С другой стороны, он указывал молодому монарху, что английский парламент в силу давней традиции обладает непререкаемым правом не только советовать своему королю, но и требовать от него определенных гарантий, когда тот нарушает традицию.
Главное в его речи было именно то, что смиренный знаток ордонансов и хартий подтвердил это право, неоспоримое и священное для представителей нации, постоянно отвергаемое многими королями, а королем Яковом вовсе отвергнутое, признанное несуществующим. Своими учеными ссылками на Эдуардов и Генрихов он дал толчок прежде сдержанным, однако давно наболевшим страстям. Не успел тихий ученый из самых умеренных депутатов опуститься на место, как весь зал заседаний вскочил. На Эдуарда Кларка обрушилась буря негодования. От него требовали без промедления объяснить, что именно в обличении бедствий народных показалось ему неприличным
