носом, и подбородком, и сияющей физиономией, скрестив ноги, восседал на памятнике позади них. Невозмутимость нрава этого персонажа, может быть, никогда еще не проявлялась с большей очевидностью, потому что привычная улыбка не сходила с его уст, хотя сидел он в крайне неудобной позе, поникнув всем своим бесформенным, хлипким телом и свесив длинный колпак на несуразно тонкие ноги, с риском каждую минуту потерять равновесие и упасть вниз головой.
Остальные действующие лица лежали кто на траве у ног своих хозяев, кто вповалку в продолговатом плоском ящике. Супруга и единственное чадо Панча, лошадка на палочке, лекарь, иностранный джентльмен, который по незнанию языка объясняется во время спектаклей только при помощи слова «шалабала», повторяемого троекратно, сосед-радикал, не желающий считаться с тем, что жестяный колокольчик – это все равно что орган, палач и дьявол, – все были здесь. Их хозяева, видимо, пришли сюда, чтобы произвести необходимую починку реквизита, так как один из них связывал ниткой развалившуюся виселицу, а другой, вооружившись молотком и гвоздиками, прилаживал новый черный парик на оплешивевшую от побоев голову соседа-радикала.
Когда старик и его маленькая спутница подошли к ним, они бросили работу и с любопытством уставились на незнакомцев. Первый, по всей вероятности кукольник, – маленький человечек с веселой физиономией, лукавыми глазками и красным носом, – судя по всему, перенял кое-какие черты характера у своего героя. Второй – он, должно быть, собирал деньги с публики – производил впечатление человека недоверчивого и очень себе на уме, что, может статься, тоже объяснялось родом его занятий.
Маленький кукольник первый приветствовал подошедших кивком головы и, поймав взгляд старика, устремленный на кукол, высказал предположение, что ему, наверно, никогда еще не приходилось видеть Панча вне сцены. (Кстати сказать, Панч показывал в эту минуту кончиком колпака на велеречивую эпитафию и потешался над ней от всей души.)
– А почему вы пришли с починкой именно сюда? – спросил старик, опускаясь рядом на траву и с нескрываемым восхищением глядя на кукол.
– Да понимаете ли, – ответил маленький человечек, – у нас сегодня представление в здешнем трактире, и не годится, чтобы наши актеры ремонтировались у всех на виду.
– Не годится? – воскликнул старик, знаками приглашая Нелл слушать. – А почему не годится? Почему?
– Потому что тогда не останется никакой иллюзии, а без иллюзии смотреть будет неинтересно, – последовал ответ. – Вот, скажем, если бы лорд-канцлер принимал вас запросто, без парика, – питали бы вы к нему почтение? Разумеется, нет!
– Правильно! – Старик боязливо дотронулся до одной из кукол и, засмеявшись дребезжащим смешком, тотчас же отдернул руку. – Значит, сегодня вечером у вас будет представление? Да?
– Таковы наши намерения, почтеннейший, – подтвердил маленький балагур. – И, если я не ошибаюсь, Томми Кодлин в эту самую минуту
